Уже пять лет виолончелист Руслан Бирюков живёт в Лос»Анджелесе. В январе он отметит там своё тридцатилетие. Карьера Руслана складывается успешно: более 150 концертов в год, три собственные школы в США, студия звукозаписи, десятки благодарных учеников… И всё же он очень скучает по России, по местам, где прошло его детство, по Брянску, где живут его родители – Елена Андреевна и Булат Искендерович.

Мы встретились в маленькой и уютной квартирке Бирюковых, в одной из пятиэтажек по улице Грибое дова. Мама Руслана угощала нас вкуснейшим вареньем из крыжовника, собственного приготовления. Когда Руслан бывает в Брянске, он чаще всего живёт дома, спит на раскладушке, хотя вполне мог бы снять хороший номер в гостинице.

«Я стал виолончелистом по экономическим причинам»

– Руслан, как вы познакомились с музыкой? Почему выбрали виолончель и помогли ли вам в этом родители?

–Моё знакомство с музыкой произошло ещё до мо его рождения, потому что моя мама играет на форте пиано и преподаёт. Так что в мир музыки я был погру жён с самого раннего детства. А когда мне исполни лось 7 лет, мама решила отправить меня в музыкаль ную школу. Мы тогда жили в Баку. Очень хорошо помню день вступительных экзаменов: пасмурно, вет рено, промозгло…

Меня завели в комнату, где было человек 15 взрос лых людей со строгими лицами. Я был испуган до такой степени, что не смог ни спеть песенку, ни похлопать в ритм в ладоши. Вердикт был такой: слуха у ребёнка нет, чувства ритма тоже, и вообще музыкой мне заниматься не стоит. Поступал я в класс фортепиано, и для моей мамы эта неудача была шоком, потому что дома она со мной много занималась, и я был хорошо подготовлен.

Директор музыкальной школы предложил мне учиться на хозрасчётном отделении. А стоило это не дёшево, двадцать с чем-то  рублей в месяц, и родители сказали, что для них это дорого. Тогда директор пред ложил очень хорошего педагога по классу виолонче ли. Занятия с ним стоили значительно дешевле – семь рублей за полгода. Для мамы эта идея была, в опреде лённом смысле, неприемлемой, и всё же она сказала, что мы попробуем. Попробовали – и вот результат! В конце первого месяца обучения обнаружилось, что слух у меня есть, как и прекрасное чувство ритма, и любовь к музыке. Мою фотографию поместили на доску отличников. Я очень гордился! Так вот и началась музыкальная карьера. В интервью я часто говорю, что стал играть на виолончели по экономическим причинам: это было дешевле.

– А как вы попали в Брянск?

– Мама отсюда родом, и моя бабушка жила здесь. В Брянске у нас много родственников. Мы каждое лето приезжали сюда на отдых. После перестройки в 1989 году мы переехали и жили где-то  полгода. Я учился у замечательного педагога Марины Григорьевны Мазовой в музыкальной школе имени Чайковского. В этой школе, кстати, училась моя мама, а сейчас она там пре подаёт. Потом мы вернулись в Баку, а в 1995 году я на чал учиться в Московской консерватории, что было, надо сказать, весьма неожиданно, поскольку я не сдавал вступительных экзаменов. Дело было так. В июле 1995-го я участвовал в мастер классах виолончелистов, организованных в Суздале Международным благотворительным фондом «Новые имена». На зак лючительном концерте меня вызывают на сцену и объявляют: «Руслан Бирюков. Приглашён учиться в Московскую консерваторию». Это был большой сюрприз!

– А когда учились в брянской музыкальной школе, о профессиональной карьере музыканта ещё не задумывались?

– Нет, дома шли дебаты: быть мне музыкантом или не быть. У меня была мечта стать лётчиком или пожар ным. Музыки не было вообще в проекте. В моём личном проекте. А потом через пару лет, когда стал серьёзно заниматься, понял, что движением руки я могу тронуть сердца людей, заставить их что-то  почувствовать. Вот тогда начались настоящие занятия, появилась серьёзность. Мне повезло с педагогами, они при вили мне настоящую любовь к музыке. А вообще то я был ребёнком разносторонним. Мне были интерес ны и физика, и химия, и математика.

«Сосед, дай поспать!»

– А какие у вас есть любимые места в Брянске?

– Овраг. Мне очень нравился родник в Нижнем Судке. Тогда там была лестница, скамеечки уютные… Жаль, что это красивейшее место сейчас в запустении. Мне нравилось во дворе гулять с приятелями. Качели! Вот на днях мы с мамой пошли прогуляться по окрест ностям, я привёл её в соседний дом к качелям, сейчас они сломаны. А я помню, как в детстве мы высоко на них взлетали.

Во дворе у меня были очень хорошие друзья. Мама вспоминает, как мы однажды уезжали из Брянска в Баку и ребята принесли меня домой на руках. Мы так сдружились, что грустно было расставаться.

А насчёт музыки… В Баку, где мы жили, было очень жарко. Приходилось раскрывать окна, балконы. Я за нимался вечерами, когда жара спадала. И вот однажды на очередной пассаж слышу: «Сосед, дай поспать!»

– Руслан, неужели была такая одержимость?

– Вот был ещё случай. В 1994 году, летом я разучивал первую часть концерта Дворжака, там есть два места очень неприятных технически, три ноты повторяются несколько раз. И где-то  в час ночи перед вступи тельными экзаменами в Бакинскую консерваторию я минут 30 повторял это место. На всё жизнь запомнил голос соседа снизу: «Слушай, а ты, почему одно и то же играешь, а?». Я остановился. Сыграл «Аве Мария» Шуберта и пошёл спать. Надо сказать, с соседями нам везло, невероятно терпеливые были.

Ещё один подобный случай был в Лос-Анджелесе. Я только что приехал в США и разучивал пьесу виртуозного характера – «Танец эльфов». Готовился к концерту, занимался очень много. Там, кстати, тоже очень жарко. И вот один из соседей не выдержал, вызвал полицию. Я играюи вижу: подходят к дому полицейские. Останавливаться не стал, решил доиграть. Они постояли у двери, дождались, когда я закончу играть, постучались. Я открыл. И эти двое полицейских извинились и сказали: «Нам очень понравилось, как вы играли, но кто-то  из ваших соседей пожаловался, поэтому мы очень просим вас не играть больше».

«Я знаю, как из ребёнка сделать сформировавшегося музыканта!»

– Руслан, поговорим о вашей профессии. Вы – воспитанник русской исполнительской школы. Именно это, наверное, и ценится там, где вы сейчас живёте?

– Вы абсолютно правы. В США меня воспринимают как представителя русской музыкальной школы, хотя я учился и у немецких педагогов. И, кстати, русская школа игры на виолончели и скрипке во многом берёт своё начало в немецкой музыкальной школе. Немецкие педагоги были выписаны из Германии и Австрии в середине XIX века в Москву и Петербург.

Сейчас я уже больше не учусь. Хотя с удовольствием работаю с профессионалами и читаю критику. Преподаю в Лос Анджелесе, Сан Диего и в городе Фуллертон. У меня в этих городах три свои частные школы. Я учу детей и взрослых так, как учили меня: с одной стороны, передаю традиции, а с другой стороны, добавляю своё, индивидуальное.

У меня большой педагогический опыт. Я работал в профессиональных учебных заведениях в Москве, в Государственном педагогическом институте имени Ипполитова Иванова, у меня там был свой класс. Несколько лет я преподавал в Хорватской музыкаль ной академии.

Когда вы ограничены рамками требований опре делённого учебного заведения, не всегда получается момент чистого творчества, приходится искать свое го рода компромисс. Когда же у вас есть своя личная школа, вы можете свободно делать всё, что хотите. И к каждому студенту нужен индивидуальный под ход, наверное, поэтому результаты значительны. На одном из последних конкурсов в США я выставил восемь своих студентов. Семь из них взяли первые, вторые и третьи премии, да ещё и грамоты. После этого я почувствовал определённую ревность со стороны своих коллег. Теперь я уже восемь человек из своего класса не выставлю, чтобы, как говорится, «не дразнить гусей».

Меня радует тот факт, что знания, которые я собрал, аккумулировал, проанализировал, переданы кому-то .

– То есть у вас уже сложилась своя методика преподавания, своя школа?

– Да! И это позволяет мне гордится собой! Я действи тельно знаю, как взять ребёнка и выпустить сформиро вавшимся музыкантом.

– Руслан, вы сказали, что занимаетесь и со взрослыми. Вот у нас в России это не принято. Трудно представить, чтобы зрелый, сформировавшийся человек вдруг стал бы осваивать виолончель…

– Во-первых, я должен сказать, что мнение об аме риканцах как людях, не интересующихся искусством, ограниченных «Макдоналдсом» и войной в Ираке, ошибочно. В США огромное количество людей инте ресуется музыкой. В каждом университете 15% образо вательного времени студент обязан посвящать изуче нию различных видов искусства: музыки, живописи, архитектуры и так далее. С другой стороны, научно установленный факт, что прослушивание классической музыки, занятия музыкой стимулируют работу мозга сильнее, чем любой из медицинских препаратов. И это ещё один стимул для американцев, – они просто хотят быть умнее!

У меня есть несколько студентов «в возрасте». И для меня это эксперимент. Эти люди, конечно, не станут профессиональными музыкантами. Но когда они пришли ко мне с просьбой позаниматься с ними, я согласился. Мне это интересно. И я не един ственный. Очень многие педагоги берут студентов разного возраста. Это интересный опыт. Как объяснить, как показать движения, довольно странные на первый взгляд, которые приведут к тому, что этот человек воспроизведёт звуки, которые понравятся и ему, и другим, более того – заставят других что-то  почувствовать. Ведь это маленькое чудо! У меня самому младшему студенту – 8 лет, самому старшему – 65. Это колоссальный опыт! Конечно, основная масса моих учеников – молодые люди в возрасте от 10 до 20 лет. Я готовлю их к конкурсам, помогаю делать карьеру. Для меня педагогика – это творчество, а в основе творчества – эксперимент.

– Руслан, расскажите, пожалуйста о вашей концертной деятельности, насколько широка её география?

– Когда я жил в России, играл очень много в странах бывшего Советского Союза, в Европе. У меня было до 150 выступлений в год. После того как я уехал в Америку, количество выступлений снизилось. Правда, сейчас намечается тенденция к росту гастролей. Вы мо жете заглянуть на мой веб сайт, там есть расписание моих гастролей. В основном я играю в США. Я не был в Европе уже несколько лет. За пос ледние годы это мой второй приезд в Россию. В прошлом году я побывал в Москве, Рязани.

Как это ни странно, поле для дея тельности в Калифорнии настолько широкое, что музыкантам никуда не нужно ехать. Я сейчас играю до 100 концертов в год в Америке. В этом году я был в Луизиане, в Колорадо, но, в основном, это Калифорния, где-то  рядом с домом. И это не толь ко мой опыт. В XX веке в Лос-Анджелесе жили такие прославленные му зыканты, как Яша Хейфиц, Григорий Пятигорский, Рахманинов, Шом берг… Там какие то невероятные ус ловия для творческой деятельности! Сейчас вот увлёкся записями. Оборудовал свою звуко записывающую студию. Планируем выпустить два моих новых диска.А вообще этот проект рассчитан на нес колько лет. Есть записи сольные, с фортепиано, с оркест ром. Но, что интересно: если вы захотите услышать моё выступление с оркестром, вы можете зайти в Интернет. Так что со временем диски начнут исчезать. Подчас думаешь: а стоит ли вообще их выпускать?

А гастрольная деятельность всё время растёт. Сей час это 100 выступлений в год, но, может быть, доведём до 150. Кроме того, расширяем географию. В следующем году кроме европейских гастролей, поя вятся азиатские. Скорей всего это будут Гонконг и Китай. Там интерес к классической му зыке развивается невероятными темпами.

– Китайские пианисты теснят европейцев и, в первую очередь, русских, а что с виолончелью?

– То же самое. Вот сейчас Йо Йо Манн – номер один по уровню гонорара. Качество исполнения – это другой вопрос, но по количеству концертов, по их уровню, по сумме зарабатываемых денег китайские музыканты лидируют. И это только начало «нашествия». 70% моих студентов – китайцы, японцы.

«Ростропович изменил моё представление о музыке»

– Недавно ушёл из жизни Ростропович, у которого вы учились…

– Я подошёл сейчас к тому возрасту, когда какие то из моих педагогов уходят. Это такой момент трагичный и шокирующий, потому что внезапно начинаешь ощу щать себя старше. Хотя я ещё молод. Определённый груз ответственности, который эти люди несли в плане сохранения традиций, знаний, умений, перекладывается на моё поколение. И наша задача: всё сохранить, развить и передать будущим поколениям. Это непросто. Ростропович был гениальным человеком. Вы встреча лись с ним и сразу видели, что перед вами личность с экстраординарными способностями. Наша первая встреча с Мстиславом Леопольдовичем произошла в Баку в июне 1998 года. Он приехал туда давать мастер классы. Я в это время уже учился в Москве, но позвонил ректору Бакинской академии музыки и напросился на эти мастер классы. Мне было позволено сыграть мэтру. Я подготовил программу, которая включала в себя шестую сюиту Баха, концерты Лало, Гайдна и сонату Шостаковича. Мне больше всего хотелось сыграть Ростроповичу сонату Шостаковича, потому что он сам её играл с автором и записал.

Мастер-классы происходили в большом зале Бакинской академии музыки при большом стечении народа. Мстислав Леопольдович спросил: «Что будешь играть?» Я перечислил, и он выбрал сонату Шостаковича. Я помню, что вот этот один урок изменил на 180 градусов моё представление о музыке, об искусстве в целом. У Ростроповича была совершенно гипнотическая сила воздействия, сила убеждения. Он оперировал исключительно категориями эмоций, не было технологических каких-то советов. Он говорил: «Вот здесь вот больно, а вот здесь вот радость!» Я играл один мотив, он очень близко подо шёл ко мне и сказал (помню сейчас, как-будто это было вчера!): «Это слёзы!». И он так это сказал, что у меня самого потекли слёзы. И не только у меня. Люди испытывали физиологическую реакцию на слова Ростроповича, его действия, музыку… Это фе номенальные способности. От него в тот момент, когда он учил, исходи ло какое то ощущение вечности. Потому что он оперировал категориями, которые принадлежат вечности. Онмыслил этими понятиями. Может быть, поэтому его искусство, его музыкальные концепции настолько фундаментальны.

– Были ли ещё встречи с Ростроповичем? И не пытаетесь ли вы, Руслан, не подражать, нет, но в чём-то походить на него?

– Мы встречались ещё в Москве. Я работал в Ассоциации исполни тельного искусства русской исполнительской школы и по долгу службы общался с Ростроповичем, бывал у него дома. Я был счастлив наблю дать, как он работает. Моменты общения, безусловно, были, и каждый момент общения с ним – это событие в жизни. Пытаюсь ли я подражать Ростроповичу? Нет, я пытаюсь избежать этого, потому что понял, что влияние его личности настолько сильное, что я стал непроизвольно имитировать его во всём, не только в игре, но даже в том, как я стал говорить, или даже мыслить. Когда я это заметил, подумал: если я хочу быть самим собой, мне нужно развиваться по другому, выбирать только свой путь.

Ирина АЗАРОВА.

Фото автора и из семейного альбома семьи Бирюковых.