«Вам нужно ехать по улице Дуки, свернуть на улицу Вали Сафроновой, пройти по ней двести метров, свернуть налево, а там уже и до моего дома недалеко!» — так объяснял корреспонденту «Брянской ТЕМЫ», как пройти к его родному дому, человек, лично знавший и легендарную партизанку Валю Сафронову, и знаменитого командира партизанского отряда Михаила Дуку. По воле судьбы имена знаменитых боевых товарищей Виктора Аверьянова превратились в названия улиц, через которые пролегает путь к его дому. Да и самому Виктору Васильевичу, уважаемому в отряде партизану, герою, награждённому орденом Отечественной войны I степени, орденом Красной Звезды, медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги» и многими другими почётными наградами, есть что рассказать о войне, о своей судьбе и о том, почему Брянщину называют славным партизанским краем.

В этом самом доме я родился и вырос. До войны работал токарем на заводе имени Кирова. Мы делали пушки. Знаете, в Бежицком районе перед Первомайским мостом через реку Десну стоит пушка-зенитка? Для этой пушки, наверное, штук двадцать деталей мною были изготовлены. Причём самых основных деталей, без них пушка не пошла бы никуда и ни разу не выстрелила. Вот чем я занимался до 1941 года.

А потом началась война. Сразу же в первый день мне, как токарю, была предоставлена бронь. Благодаря ей в армию меня не забрали, хотя я родился в 1920 году, и летом сорок первого мне уже было двадцать лет. Совершеннолетний. Годен. Но надо же было кому-то  работать на оборонном предприятии! Так я остался в городе.

Проработал месяц. Как сейчас помню, 10 июля вызывают меня в горком партии. Я же комсомолец, будущий коммунист. А вызвали меня секретарь горкома Кравцов и представитель нашего НКВД. Они мне лично предложили остаться в Брянске, если его оккупируют, а не уезжать вместе с заводом в эвакуацию. Остаться для непосредственного участия в нарастающем партизанском движении. Я дал согласие. Сразу же по их направлению я прошёл некоторую подготовку по диверсионной работе — несколько дней со мной занималась группа специалистов.

Первые задания

…Война продолжалась. Через некоторое время заводы Брянска были эвакуированы. Мои родители уехали в город Энгельс. А младшая сестра, которая работала вместе со мной, была эвакуирована с заводом в башкирский город Усть-Катав. Я же, как и обещал, остался в городе.

В конце лета начались сильные бомбёжки. Первой под обстрел попала набережная. Правая сторона почти вся была сожжена. Кстати, несколькими месяцами ранее, в ночь с двадцать девятого на тридцатое августа, был разбит и сожжён весь центр Брянска. Остались только несколько зданий: старинный дом, в котором сейчас располагается областная Дума, здание современной инженерно-технологической академии, поликлиника, главпочтамт и спиртзавод. Это единственное, что оставили немцы от нашего города. Остальное — выжженные и полуразрушенные коробки.

Я в это время уже числился в пулемётном взводе истребительного батальона Брянского городского партизанского отряда, названного впоследствии отрядом имени Кравцова. После бомбёжки тридцатого августа лично я отправлял один из первых партизанских отрядов в лес.

Вы спрашиваете, кто шёл в партизаны? Разные люди шли, начиная от несовершеннолетних студентов и заканчивая повидавшими жизнь стариками. Человек пятьдесят их было, в том числе и Михаил Ильичука. Он командовал в то время группой работников мясокомбината, оставшихся в городе. Случилось так, что людей в лес я отправил, а сам остался жить в своём доме.

В октябре в город вступила германская армия. Я видел их первый разведотряд — мотоциклистов, колонной проехавших по Красноармейской улице. За ними следовали три маленьких танка. Так началась оккупация. А мне всего двадцать лет!

После отправки первого отряда в лес моим следующим серьёзным партизанским заданием было провести через Десну другой небольшой отряд. Главный мост был уже занят: немцы поставили свои танки по обоим берегам реки. Но фашисты не знали, что рядом, вниз по течению, заранее был сооружён подводный мост, незаметный для авиации. По нему-то мы и провели отряд. Операция прошла успешно. Немцы нас не заметили…

По лезвию ножа

Приближалась зима. Оккупанты уже начали хозяйничать в городе, наводить свои порядки. Ко мне в дом поселился один из немецких штабных работников — обер-лейтенант воинского подразделения по ремонту и восстановлению железнодорожных мостов. Представляете, под одной крышей жили два человека: один железнодорожное полотно подрывал, а второй его потом восстанавливал. Я жил — как по лезвию ножа ходил…

И вот в конце ноября случилось то, чего я больше всего боялся — арест. Помню, снега было в тот день очень много и холод был великий! Просыпаюсь в шесть часов утра — стук в дверь. Открываю. На пороге два немца с винтовками.

«Хозяин?» — спрашивает меня офицер по-русски. «Да, хозяин», — отвечаю. «Документы ваш покажите!» — говорит немец, а я ему в ответ паспорт свой протягиваю. — «Спрячьте, он вам пригодится!»

И вдруг в комнату врывается третий немец. Весь в паутине, взъерошенный, глаза бешеные. Кричит: «Вы арестованы!» Оказывается, он уже все сараи мои облазил и на чердаке побывал. Оружие искал или рацию. А у меня ничего этого не было…

От поднявшегося шума всполошился мой «квартирант», выскочил из своей комнаты в одних белых подштанниках с пистолетом в руке: «Кто такие? Что вам надо?» Немцы, конечно, между собой разобрались, а вот меня всё равно арестовали. Как известно, у фашистов с партизанами разговор короткий был: «Хэндэ хох! Шнэле!» Но арестовало меня не гестапо, а СД — немецкая служба безопасности. Это, пожалуй, и спасло меня. Потому что из тех, кто попадал в гестапо, живыми немногие возвращались…

Как мне потом удалось узнать, причиной моего ареста (как, впрочем, и многих других) стал случившийся накануне взрыв в цеху по ремонту немецкой боевой техники: танков, грузовых машин, бензовозов… Весь громадный цех был забит военной техникой, нуждавшейся в ремонте! И вдруг ни с того ни с сего прогремел взрыв. Немцы, конечно, в первую очередь начали подозревать партизанов в совершении диверсии. Начались аресты. Правда, потом оказалось, что причиной взрыва стали действия самих немцев: ночью два человека срочно ремонтировали какую-то машину и случайно подорвали весь цех. Но это только потом узнали…

А тогда меня повели на допрос. И что вы думаете? Сидит передо мной немец — видный такой, холёный. Папку листает. А у папки листы картонные, пергаментом переложенные. Немец страницу перелистывает, а потом ждёт, пока пергамент, не спеша, сам за листом проследует. А я ж глазастый был! Смотрю, а в книженции этой списки, и первой обозначена фамилия Аверьянов. Кто-то уже передал информацию о деятельности отряда и, в частности, нашего истребительного батальона. Я оказался под подозрением.

И на допросе капитан холёный этот спрашивает: «Кого же вы, господин Аверьянов, истреблять собирались!» Я смелости набрался, говорю: «Как это кого? Немцев!» На этом допрос был окончен.

Вечером нас отправили в лагерь для военнопленных. Он располагался на набережной, возле «чёрного моста в старинных галерных складах, ещё приЕкатерине II построенных. Три больших ангара предназначались, собственно, для военнопленных, а четв ёртый — для гражданских. В него-то я и попал. Ведь какой же из меня военный? Гражданский я! И паспорт имеется. Ночь переночевал в лагере, а с утра выпустили. Вспомнил я тогда слова офицера о том, что документ мне ещё пригодится.

Только на этом мои «приключения» не закончились. Отвели нас одиннадцать человек, обладателей заветной брянской прописки, в полевую жандармерию. Выстроили в очередь и по одному, к майору в кабинет запускать начали. Когда моя подошла, в ответ на вопрос: «Как вы сюда попали?», я рассказал ему на ходу сочинённую байку. Мол, вышел я из своей калиточки и патруль не заметил. Солдаты меня остановили, «папир» потребовали, я им паспорт показал, а они меня
без разъяснения под арест. История для тех времён обычная. Майор меня проверять не стал — поверил на слово, отпустил. Сказал только, чтобы я вкладыш немецкий сделал себе в документ, дабы в другой раз такая же ситуация не повторилась.

Легендарная связная

Я с немцами рассчитался, а сам опять начал деятельность партизанскую активно развивать. Ко мне связные приходили, семь человек: двое ребят, остальные девчата. Легендарная Валя Сафронова была моей главной связной. Она приходила ко мне шесть или семь раз. Мы с ней даже успели подружиться. Умная девушка была, и отважная очень…

Это с одной стороны деятельность такая. А с другой — надо было мосты наводить с местным «начальством». Товарищ один у нас на улице жил, приходит он ко мне и как бы между делом говорит: «Предлагают мне стать старостой улицы, не подскажете ли, что делать?» Я ему посоветовал принять это предложение от немцев, а когда наши придут, пообещал заступиться. Он же предупреждал нас об облавах и проверках.

А был ещё такой случай. Зима, метель жуткая! Пришёл ко мне ночью этот же староста и сказал, что от нашей улицы семь или восемь человек нужны с лопатами — аэродром расчищать. Я попросил нас с Валей Сафроновой внести в список. Это был декабрь. Наши немцев из-под Москвы уже стали гнать, поэтому брянский аэродром в таких обстоятельствах был стратегически важным объектом.

В итоге я составил точный план аэродрома — более шестидесяти самолётов, два ангара и всевозможные коммуникации. Валя с планом тут же отправилась в лес, а через несколько дней наши штурмовики всё разбомбили. В течение десяти-двенадцати дней ни один самолёт в сторону Москвы не летал, аэродром вышел из строя. И это только небольшая часть того, что называется партизанской деятельностью. Всего и за неделю-то не расскажешь!

Короткий разговор

Какие ещё задания получают партизаныподпольщики? Ну, например, приходит ко мне человек от нашего командира Кравцова. Сообщает, что нужно составить списки предателей. Как понять, кто предатель, а кто на нашей стороне? Иду однажды по улице III Интернационала (нынешняя Калинина), а мне навстречу полицай с нарукавником. Я его раньше знал. Он работал в горкоме партии столяром. Останавливаю его, говорю: «Ну что, полицай, видишь — сзади идёт жандармерия. Скажи им, что поймал партизана. Только учти, что ни их, ни тебя мои ребята не пощадят. Всех уничтожат. Тут кругом мои ребята, дорогой
мой полицай, ты подумай хорошенько, как тебе поступить!» Он в ответ: «Что тебе нужно?» Испугался, попался на крючок…. Я ему сказал, что мне нужны списки полиции. Дал ему свой адрес.

Иду домой и думаю: вот так, Аверьянов, сам ты себя и выдал! Но что вы думаете! Вечером того же дня, как стемнело, слышу: стук в дверь. Посмотрел в окно — стоит кто-то  . Вы представляете, как это тогда всё происходило? Открываю дверь, а он сам боится: «За кого ты меня считаешь?» Ну а кто ж ты есть? Полицай! Достал мне из планшета списки. Отпечатаны на машинке, с подписью и печатью! А Валя Сафронова как раз здесь была неподалёку, на другой явке. Передал ей списки,
а она их уже в отряд отнесла. Потом они в руки КГБ попали. И сейчас они хранятся в архивах ФСБ. Всё это чистая правда!

120 марок в обмен на пропуск

А вообще тяжело, конечно, было в городе. Везде немцы. Патрулирование круглосуточное. Комендантский час. Русских без пропуска стреляли без разговоров. А где его взять?! В одно время голодно очень было, и товарищи мне предложили пойти поработать на пекарню к немцам. Им тогда по счастливой случайности, человека одного не хватало в бригаду. Я пошел с ними. Выдали мне фашисты пропуск, благодаря которому я мог беспрепятственно в любое время дня и ночи ходить из Советского района до Брянска-Южного (современный Фокинский район). Приходим туда, пекарня пустая. Воинская часть уехала. Никого нет. Возвращаемся назад. Нам говорят: «Давайте документы, пойдёте работать в другую пекарню». Я документик сразу в карман положил, а начальнику отдал «чистый» паспорт. Так у меня появился второй пропуск.

На второй пекарне проработал я чуть меньше двух недель. За каждый день немцы платили оккупационными марками. По десять марок в день. Ценности они особой не имели — одну марку можно было за десять советских рублей продать. Когда работа закончилась, мы выстроились в очередь за марками. 120 марок в обмен на пропуск. Я подумал, что пропуск важнее, положил его в карман и незаметно ушёл.

Но по Брянску с моими пропусками долго не пришлось ходить… В городе мне уже было опасно оставаться. Слишком много людей знали, кто я и чем занимаюсь… Валя меня забрала и повела в отряд. Если бы не она, пропал бы я! Ушёл в лес в начале февраля 1942 года. Правда, Новый год встретил в Брянске. Был у меня знакомый поляк по фамилии Ткачук. К нему я и пошёл первого января: контакты наладить под предлогом праздника. Сидим вчетвером — два парня и две девушки, разговариваем. Заходит немец, пересчитал нас пальцем указательным и вышел. Неприятно так стало, тревожно на душе… Правда, через некоторое время он вернулся с подносом и бокалами с вином. Вот и выпили за Новый год немецкого вина… Да, и такое тоже бывало!

Скитания по заячьим дворам и медвежьим печам

Отряд Кравцова тогда располагался в местечке Медвежьи Печи — это двадцать шестой километр по орловской дороге. Пока мы с Валей шли, отряд поменял место стоянки. Что делать? Рядом располагался отряд Ромашина. Присоединились к нему. Пришёл к нам сам командир Ромашин, увидел меня и говорит: «Паренёк, а я тебя знаю!» Оказалось, что его сестра замужем за моим соседом и раньше до войны мы с ним встречались. Просто не знакомы были. Валя тоже его знала немного, поэтому он рассказал, что наш отряд ушёл в Чистяковку.

На следующий день на подводе сам Ромашин и его комиссар повезли нас в отряд. Едем по лесу. Вдруг видим: на ёлке сидит огромная сова. Паренёк молодой ромашинский зарядил ружьё, выстрелил. В сову не попал, зато весь наш отряд всполошил. Подъезжаем к Чистяковке, а партизаны уже под ружьём стоят, дула из-под лап еловых торчат… Чуть не перестреляли нас из-за этого парнишки!

Много потом еще было разных ситуаций, всего и не перескажешь… Бой один помню с немцами. С утра и до самого вечера длился. Одиннадцать ребят наших погибло в тот день. Это была самая большая наша потеря. На следующий день убитых похоронили и поехали обратно в Медвежьи Печи.

Так началась моя солдатская эпопея по брянским лесам — Стеклянная Радица, Бугры, местечко Зайцевы Дворы, Навля, Любохна…. Сколько мои ноженьки исходили, сколько земель истоптали! Всякое бывало — и голод был, и морозы лютые. Партизан ведь и пропитание сам себе должен находить, и боеприпасы…

Бывали времена, особенно весной 1942 года, когда еды совсем не было. Приходилось выкручиваться. Когда стояли отрядом в Зайцевых Дворах, врачи нам сказали, что нужно берёзовый сок пить в неограниченном количестве. А Зайцевы Дворы — это громадная берёзовая роща недалеко от Малой Полпинки. Дело к весне шло, есть нечего, а берёзового сока много. Вот и пили его, как зайцы. Ставили под желобки всё, что только можно было: каски, фляжки, кружки… Одно только правило было — подошёл, попил, поставил на место посудину, чтобы и другие могли пить.

Бывало и такое, что по два дня крошки во рту не держали. Зато однажды на выпасе угнали целое стадо коров — сто голов или даже чуть больше. Вот мы тогда отъедались! Мы их угнали целым стадом в другой район — Дятьковский. А там как раз колбасный цех был. Мы делали колбасу из этих коров и питались ею вдоволь. Но это редкий случай, когда партизан сыт был. Основная наша еда — это баланда из муки или крупы какой-нибудь. Вроде и поел, но всё равно голодный. И холода мы терпели, и вьюги зимние…

К нам окруженцы целыми группами приходили и всегда вопросов у начальства нашего к ним много было. Мол, почему ваши товарищи на линии фронта воюют, а вы в леса убегаете. Относились к ним с подозрением.

Вот и получилось, что командир и политрук роты, попавшей в окружение, приказали своим солдатам вырыть землянки и сидеть там, пока кто-нибудь  им не поможет. Костры запретили разводить, не кормили… Через десять дней солдаты заживо гнить стали в своих землянках. Около семидесяти человеких было. И ребятишки молодые девятнадцатилетние, и взрослые мужички… Страшно смотреть на них было — голодные, руки-ноги обморожены… Нет чтобы за помощью сходить до ближайшей деревни, так они втихомолку пропадают в лесу!

Наш отряд вызвался помочь. С трудом отыскали десять лошадей, положили на них тех солдат, которые уже идти не могли, другие сами следом пошли. Нужно было отправить их через линию фронта, что очень уж было опасно: с одной стороны немцы с автоматами наготове, с другой — наши. Подошли к нейтральной полосе. Дальше нельзя нам было. А рота из окруженцев обмороженных наших по прямой двинулась. Только так можно было нейтралку пересечь и до своих добраться. И вдруг кто-то  из коноводов споткнулся и уздечку потерял. Животное глупое — пошло вдоль линии фронта. Половина солдат полегло тогда под обстрелом. Из нашего отряда трое ребят было. Погибли.

Дыхание смерти

Сам я несколько раз дыхание смерти чувствовал. Был такой вот случай. Стояли мы возле какой-то деревушки. Раньше там бои велись, потом немцы ушли, а две машины с боеприпасами, брезентом крытые, оставили. Остальную технику селяне разобрали на кусочки и по домам растащили, а эти не трогали — боялись, что заминированы.

Отряду нашему для диверсионных операций нужна была взрывчатка. Кого послать? Давай, Аверьянов поедет! На том и порешили. Взяли мы с товарищем сани, запрягли лошадь и поехали в деревню. Смотрим, машины стоят, снегом заспанные. Место вокруг расчистили ногами, оглянулись, а там уже вся деревня стоит. Страшно им, конечно же! Если заминировано, то на сто метров в живых никого не останется. Мы прилегли на снег, затаились, за брезент потянули…. Тихо. Не взорвалось. Только слышно было, как вся деревня разом ахнула.

А в другой раз меня пуля задела в бою. Через пилотку прошла, звёздочку зацепила красноармейскую и кожу содрала на голове хорошенько. А спасла меня тогда шевелюра моя пышная — волос много было, пилотка никогда на месте не сидела, вот и в этот раз она чуть выше оказалась, поэтому и пуля прошла мимо. Но крови всё равно много было. Медсёстры даже думали, что рана глубокая и для жизни очень опасная.

Победа и надежда

Воевали мы до сентября 1943 года. Наша группа под командованием Михаила Дуки вернулась в Брянск 12 сентября и остановилась в районе железнодорожного техникума. Здесь всё было уничтожено. Только несколько хаток осталось. И мы в них расположились. 16 сентября к нам присоединилась бригада, с которой мы расстались несколькими месяцами ранее.

Построили нас и по списку начали распределять: Аверьянов — направо, Петров — налево… Это значит, что одних в городе оставляли, а других в армию отправляли. Тысяча человек отправились служить, а двести человек с бронью отправились в сторону Брянска. Дошли до орловской дороги и остановились на привал. На травку сели, ждём, что машины за нами сейчас подойдут.

Видим: студебекеры американские едут за нами — четыре автомобиля. Погрузились мы на них, думаем, что дома скоро окажемся. Куда там! В Орёл повезли. Там уже накормили, расселили… Я был участником партизанского парада в Орле, а потом 26 сентября вернулся в Брянск.

На этом война для меня закончилась. Начали поднимать хозяйство, производство налаживать… В 1945 году я женился. Через некоторое время родила мне моя жена Надежда Михайловна сына Владимира и дочь Татьяну. Обзавелись хозяйством. Потом наша семья начала расти — появилось у меня три внучки и два правнука. Сам я до самой пенсии проработал на заводе «Дормаш» — вначале в отделе кадров, а потом токарем. Вот такая судьба у бывшего партизана! Хотя бывших партизанов не бывает. Вы ведь знаете, что настоящие разведчики орденов не носят? Даже в фильмах иногда смотришь — ходит герой в тулупе заношенном, а у самого в шкафу китель висит весь в медалях. Я тоже не люблю этого шума и блеска. Но для вас пиджак с медалями всё-таки надену. Ведь скоро праздник — День освобождения Брянщины!

Александра САВЕЛЬКИНА.
Фото Геннадия САМОХВАЛОВА и из личного архива Виктора АВЕРЬЯНОВА.