Война, голуби и секретные объекты фронтовика Голубева
Жизнь ветерана Великой Отечественной войны Игоря Николаевича Голубева — это череда возвращений, своеобразное движение по «географическому» кругу: родной Ленинград, Донбасс, Татарстан, Брянск… А мотало его по стране потому, что примерял Игорь Николаевич на себя разные роли: вначале фронтовика, потом строителя — военного и гражданского. Ездил, ездил по России и вернулся-таки в Брянск, который освобождал в 1943-м. Как и почему, Игорь Голубев рассказал «Брянской ТЕМЕ».
— Игорь Николаевич, в канун празднования юбилея Великой Победы принято говорить о войне. Но прежде расскажите о мирной жизни в Ленинграде, о вашем детстве и том, что было разрушено с приходом фашистов…
— Мой отец Николай Романович был строителем, номенклатурным работником. Поэтому соответствующее министерство переводило его с места на место. Он объездил полстраны, строил объекты на Урале, Украине, в Татарии, под Ленинградом. Для примера скажу — на Урале он был заместителем начальника строительства и ведал, как бы мы сейчас сказали, промышленным предприятием. Когда я был ребёнком, мои родители развелись и я остался с отцом. Тогда и началось моё путешествие по стране. Путешествие длинною в жизнь…
— А сколько вам лет было, когда началась война?
— Семнадцать.
КРЫЛАТЫЕ ПОЧТАЛЬОНЫ
— Расскажите какой-нибудь случай, родом из довоенного детства.
— Это даже не случай, а целая история. Будучи мальчишкой, я увлекался голубями. Мы жили в Татарии, и отец сказал, если уж держать голубей, то только почтовых. Ведь тогда считалось, что если война, то почтовые голуби будут держать связь между фронтами. И я написал письмо в «Пионерскую правду» с такими словами: «Я, Игорь Голубев, хочу заниматься почтовыми голубями».
— Это фамилия ваша «подсказала» вам такое увлечение?
— Нет, это совершенная случайность. Хотя, чем ещё увлекаться мальчишке с говорящей фамилией Голубев? Короче говоря, через некоторое время мне пришёл ответ из «Пионерской правды» на красочном бланке. В письме было сказано, что если я окажусь в Москве или Ленинграде, то достаточно будет предъявить этот бланк, и мне помогут завести голубей. К счастью, такая возможность вскоре представилась — отца переводили в другое место, и мы переехали в Ленинград. С этим заветным письмом я пошёл в ОСОАВИАХИМ — Общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству. Там посмотрели, что семья наша переехала недавно, отец занят на стройке, в школе — летние каникулы… И чтобы я не болтался без дела, меня оформили инструктором почтовой голубиной станции. Сама голубиная станция находилась в ленинградском зоопарке. Мне даже пропуск в этот зоопарк выписали, как работнику, и я мог хоть каждый день бесплатно смотреть на львов, тигров, бегемотов и прочую живность…
— И какая польза в военном деле от почтовых голубей?
— Расскажу один исторический случай. Британская подводная лодка потерпела крушение в открытом море. Но командование сумело выпустить голубку на поверхность. Птица не погибла, долетела до берега, где послание прочитали сотрудники голубиной почты, и экипаж был спасён. У меня, конечно, случаи были намного прозаичнее. Например, когда мы уже жили на Украине, отец, уезжая в командировку, брал с собой голубя. И два или три раза он даже присылал мне свои «экстренные» послания с таким содержанием: «Игорь, позвони в диспетчерскую — сломалась машина, стоим на таком-то километре». Я звонил диспетчеру, проблема решалась.
И ещё расскажу вам один случай, связанный с голубями. Однажды уже на Украине вывели мои голуби птенцов. А так как почтовый голубь — это важное оружие в борьбе с противником, то каждой птице выдавали паспорт и личный номер. Так, я пошёл в НКВД за документами для своих новорождённых птенчиков. Сотрудники местного отдела были не в курсе всех этих «голубиных» дел. Поэтому мне пришлось им сообщить, что если из-за их проволочек лапка птицы вырастет и кольцо не налезет — это будет их вина. Такой вот был шустрый мальчишка! Причём на дворе тридцать седьмой год…
Через некоторое время приходит домой повестка: «Голубева вызывают в НКВД». В доме почти траур — отца забирают! Папа с моей приёмной матерью, как молчаливые тени, скитаются по дому, из рук всё валится, разговариваем вполголоса… И так было до тех пор, пока к нам не пришёл сосед. Он покрутил повестку в руках и говорит: «Тут же Голубева И. Н. вызывают, а не Н.Р.» Оказывается, в повестке были мои инициалы, просто от страха мы не обратили на это внимания. Это, оказывается, паспорта для птиц пришли, поэтому меня и вызвали.
ВОЙНА ЗА ДВЕ НЕДЕЛИ
— Игорь Николаевич, в детстве вы много поездили по стране. Скажите, а где вы находились, когда началась война?
— В начале лета сорок первого я жил у мамы в Ленинграде — заканчивал там школу. Отец поселился в небольшой квартире, в посёлке близ Северной столицы, где вёл строительство объекта.
Девятнадцатого июня с аттестатом зрелости я вернулся к отцу, а двадцать второго, как известно, началась война. Сейчас принято повторять, что нападение Германии было внезапным. Хотя внезапным назвать его сложно. Нас ещё со школьной скамьи готовили к войне. Не даром на уроках мы изучали химическое оружие, типы самолётов, медицину. И несмотря на то, что я впоследствии закончил училище и институт, самые сильные знания по химподготовке у меня остались из школы.
— Чем вам запомнилось 22 июня 1941 года?
— В тот день под Ленинградом уже было слышно первое эхо войны, и началась паника среди населения. Ситуация была такова: народ эвакуируется, всё брошено, магазины открыты, некормленная домашняя скотина бродит по городу… Помню, я был свидетелем одного разговора. Один инженер сказал отцу: «Война будет недели две, больше она не продлится. У нас в пос ёлке есть узкоколейка, ведущая в лес к месту заготовок древесины для стройки. Давай по ней километров сорок проедем и там переждём“. Отец этот вариант, конечно, отверг.
На реке Свирь стояли баржи — на них эвакуировали людей. Целый день человек на телеге, запряжённой лошадью, перевозил людей от нашего дома до реки. Магазины были открыты, и возница поднабрался. Заснул прямо на телеге! А лошадь запомнила дорогу и по привычке привезла его к нашему дому. Отец увидел такую картину, разбудил бедолагу, они поговорили и решили эвакуироваться. Поехали на конный двор, взяли несколько мешков овса на корм лошади, поймали на улице двух баранов, привязали их на собачьих поводках к телеге. Так, мы с живыми консервами на привязи поехали подальше от звуков взрывающихся снарядов.
В пути мы сделали 36 пересадок: телега, баржа, пароход… В итоге добрались до Уфы. Но там не нашлось работы для моего отца, и мы отправились в поисках лучшей жизни в Татарию, на прошлое место его работы. Но и там вакансия была занята. Правда, узнав, что отец заядлый охотник и рыбак, ему предложили возглавить рыболовецкую базу. Надо было
— Отец вернулся с войны?
— Нет, его убили
— И вы остались кормильцем в своей семье.
— По сути да. Нас было трое — жена отца, их трёхгодовалый сын Валерка и я. Ещё когда отец был с нами, меня отправили в село на ремонт тракторов. В тот год хлеб успели сжать, но не сумели перемолотить. Мне на обслуживание дали семь деревень: удмуртскую, татарскую, марийскую, русскую.. Жил я в марийской — там лучше всего кормили. Когда моя работа закончилась, мне выдали восемь мешков зерна. А местные мужики, с которыми я работал на рыболовецкой базе, научили меня одному секрету…
— И что это был за секрет?
— Однажды сидели мы с рыбаками на берегу, готовили на обед уху. И один мужик, бородатый такой, спросил у меня, на какие средства мы с мамой и братом живём. Я ответил, что хлеб получаем по карточке. Он спросил: «Пишет ли отец с фронта?» Отвечаю: «Пока пишет». И он почему-то дал мне такой совет: «Ты не постесняйся, не посчитай за труд — возьми внутренности рыб, которые валяются на берегу, принеси их домой. Пусть мать поставит их в глиняном опарнике в печь».
Оказывается, так у них добывали рыбий жир. Получается, что мука и рыбий жир стали нашим спасением в голодную зиму. Кстати, в эвакуации люди не понимали, как может быть голод в Ленинграде, если можно залезть в подвал, достать картошки… Это то же самое, что мне сейчас сказали бы: «Проруби дырку в полу, возьми картошку этажом ниже!»
32+26+8 = ПУЛЕМЁТ «МАКСИМ»
— Игорь Николаевич, а как вы попали на фронт?
— До совершеннолетия год я пробыл в эвакуации. А потом меня, как и полагается, призвали в ряды Советской армии. Отправили учиться в Смоленское пехотно-пулемётное училище, которое в то время было эвакуировано в Удмуртию. Отучился по ускоренной программе. Наш выпуск был около пяти тысяч курсантов. И из всех этих пяти тысяч меня и ещё одного парня, как отличников, оставили в училище — готовить будущих командиров взводов. Так я стал преподавателем. Но дела на фронте были плохи, и меня через некоторое время отправили на войну. Оказался под Мценском, участвовал в боях на Курской дуге, под Орлом, освобождал Брянск. Горбатов, командующий нашей армии, так пишет про освобождение Брянска: «После того, как советские войска форсировали Десну, угрожая войти в Брянск, противник оставил город».
— Каким было ваше первое знакомство с Брянском?
— Послушайте, шла война! Мценск, Орёл, Брянск, Гомель… Все они были одинаковые в то время — разрушенные и уставшие от войны.
— А вы были пулемётчиком?
— Нет, я был командиром взвода. Но пулемёт на себе таскать приходилось и в окопах зимовать.
— Что же из себя представляет пулемёт?
— Пулемёт «максим» — это станок с колёсиками (32 килограмма), тело пулемёта (26 килограммов) и щит (8 килограммов). А ещё патронов столько, сколько сможешь унести. И всё это надо было тащить на себе, потому что под Мценском нас сразу же разбомбили, лошади погибли, машин не было. Тяжелее всего было во время ночных марш-бросков по двадцать-тридцать километров. Это значит, что ты держишься за шинель впереди идущего, а следующий держится за тебя. Если отпустишь — потеряешься в темноте.
— Говорят, что пулемётчик на войне — это одна из самых опасных профессий. Правда ли это?
— Война — это и есть синоним опасности. Что же касается пулемётчиков, то действительно сделал дветри очереди из пулемёта, обнаружил себя перед врагом и тебя накрыло миной. Убежать не успеешь, спрятаться негде!
— Что было после освобождения Брянска?
— Освободили мы Брянскую область и двинулись по направлению к Белоруссии. Освободили Гомель, Бобруйск, Минск… Где-то под Минском меня ранило — рядом взорвался снаряд. Получил серьёзную контузию. Скитаясь по госпиталям, добрался до Ленинграда, где меня выписали с «белый билетом». Это значит, «ограниченно годен второй степени»: на фронт не пускают, демобилизовать не положено. Так я попал в резерв офицерского состава.
— Чем приходилось заниматься?
— Мы были предоставлены сами себе, и даже поощрялось, если мы устраивались на работу. Так и я наш ёл место, где требовались командиры взводов. «Работодателям» я понравился — фронтовик, преподавал военное дело, молодой… Но когда дошло дело до свидетельства о болезни, то мне карандашиком на полях отметили: «Не подходит». Я сразу понял, что по состоянию здоровья меня ни на одну приличную работу не возьмут. Поэтому я вышел в коридор, достал из фронтовой офицерской сумки резиночку и аккуратненько стёр слова «Не подходит». А бумажку эту больше в жизни никому не показывал!
СТРОИТЕЛЬ СЕКРЕТНЫХ ОБЪЕКТОВ
— Вам всё-таки удалось найти работу хорошую?
— Да, там же, в Ленинграде, меня взяли командиром зенитно-пулемётного взвода. И если до этого зиму сорок третьего-сорок четвёртого года я ни одной ночи не ночевал в помещении, только в окопе, то здесь станковый пулемёт стоял стационарно. Рядом располагалась землянка на случай бомбёжки, недалеко — царские казармы со стенами метровой толщины. Питание выдавали вовремя, солдаты спали на простынях и кроватях. Говорят, что только один из десяти ветеранов — окопник. Так вот я и есть этот один из десяти.
Правда, такая «роскошь» длилась недолго. Вскоре немцев от Ленинграда отогнали, необходимость охранять небо над городом пропала. Зато появилась новая задача — определиться с военнопленными. Так меня откомандировали в распоряжение НКВД на оперативную работу среди пленных немцев. Моя задача была выявлять склонных к побегу и тех, кто занимался в своё время ракетами ФАУ-1, ФАУ-2. Однажды я даже перевозил две с половиной тысячи пленных немцев в Карелию, где был создан лагерь по заготовке леса для нужд Ленинграда. В двадцать один год я был начальником эшелона с парой тысяч пленных немцев! И это было моё последнее дело, связанное с войной.
— А после войны чем занимались?
— После Карелии меня откомандировали в Донбасс для борьбы с бандитизмом в районах добычи угля. Затем пришло распоряжение: «Откомандируйте одного офицера, положительно характеризуемого по работе и годного по состоянию здоровья, на службу в условиях Сибири». Снова начались мои путешествия по стране: Красноярск, Москва, Мурманск… В Мурманске меня сделали заместителем начальника строительства, вот тут я пошёл по стопам отца. У меня в подчинении был транспорт, энергоснабжение, снабжение, госпитали.
— И что строили?
— Секретные военные объекты. В основном ракетные базы.
— Например…
— Я давал подписку о неразглашении тайны. И даже сейчас не решусь о них рассказывать. Вдруг они до сих пор действующие. Тогда и мне, и вам мало не покажется!
— А семья ваша с вами по стране «кочевала»?
— Да! Бывало, жена с сыном со мной жили за колючей проволокой секретных поселений и в офицерских палатках на Крайнем Севере…
— И как же вы снова оказались в Брянске?
— После того как мы закончили строительство одного из объектов на Крайнем Севере, меня вызвали в Москву и показали точку на карте — Брянск.
— И чем «зацепил» вас этот город?
— Мы строили секретный объект в нескольких километрах от Брянска. И однажды к нам приехал ревизор с проверкой, простудился, и мы его с женой лечили у себя дома какое-то время. Мы подружились, и он
— Почему же отказались-то?
— В Брянске люди хорошие живут. Этим меня и подкупил теперь уже мой город.
Александра САВЕЛЬКИНА.
Фото Геннадия САМОХВАЛОВА
и из архива Игоря ГОЛУБЕВА.
3896
Добавить комментарий