Война и мир деревни Войборово глазами подростка

Андрей Степаков не был партизаном или сыном полка. Он не участвовал в секретных операциях, не взрывал мостов и железных дорог, не минировал склады… Правда, этот тринадцатилетний мальчик в 41-м встретил войну в своей глухой деревеньке Войборово, жил на оккупированной территории и собственными глазами видел всё, что творилось на его родной трубчевской земле. Своими воспоминаниями из оккупированного детства Андрей Иванович поделился c «Брянской ТЕМОЙ».

Я родился в 1927 году в деревне Войборово Трубчевского района. Этой деревни давно уже нет, а в те времена она была достаточно крупной — сто с лишним домов! Мои деды, бабушки, отец, мать — все трудились на земле. Работали в колхозе за трудодни, вели собственное хозяйство. Имелись у нас и куры, и гуси, и свиньи, и коровка… Семья у нас была большая, даже по тем временам: шестеро детей, я самый старший.

Перед войной была у нас в деревне, да и по всей теперешней Брянской области, одна проблема — катастрофически не хватало хлеба. С гектара на наших землях выходило не более семи центнеров зерна, хотя сейчас и по пятьдесят центнеров урожаи собирают…

***

Весной 40-го года папа отправил нас с братом Мишкой пасти деревенских гусей. Сказал: «Займитесь-а лучше делом, чтобы по болотам всё лето не  бегали, лягушек не душили!» Тем более что к осени мы могли заработать таким образом немного хлеба для семьи.

За каждого сохранённого гусёнка или взрослого гуся полагалось по 4 фунта хлеба, и на двоих у нас выходило 40 пудов за сезон!

Работа была несложной. Особенно для нас, мальчишек. Главное, нужно было следить, чтобы гуси не «травили» овёс, ячмень, гречиху, не ходили по лугу. Одновременно мы глядели в четыре глаза, чтобы не подкралась к стаду лиса или не налетел ястреб — главные наши враги!

***

Деревенские мальчишки всё лето проводили в поле: босиком, в простой рубахе, взъерошенные, загорелые… Купались в речке, обедали на свежем воздухе. Солнце, земля, лес, ветер — всё это было наше!

Радио, телевидения и газет в деревне, конечно же, не было. Новости узнавали от знакомых из города. У моего отца были два брата-офицера. Образованные люди! Как-то раз они рассказали, что, мол, есть на свете такая страна, где у каждого гражданина личный автомобиль. Речь шла о Германии. А у нас же в деревне была единственная колхозная полуторка: небольшая грузовая машина вместимостью полторы тонны. Шофёр, весёлый мужик, иногда приглашал нас, мальчишек, мыть эту машину на озеро. Бывало, посадит два десятка деревенских мальчишек в кузов, а несколько частливчиков — в кабину, и поехали! Столько радости от этого было, вы не представляете!

***

В 1941 году я окончил четыре класса, и мы с братом снова нанялись пасти гусей. Нас отправили на озеро, за три километра от деревни. Мужики загодя огородили озеро забором из лозы: чтобы лиса не проникла, чтобы гуси не разбегались. Построили будку, где можно спать, и отправили нас туда ровно до конца уборки урожая.

По вечерам отец приносил нам еду: бутылку молока и борщ в горлаче — огромном, двухлитровом глиняном кувшине. Наевшись как следует, мы ложились спать, а папа охранял гусей. Я вот сейчас думаю, откуда же у него столько сил было? Днём в колхозе работал: бочки мастерил, брёвна пилил — ночью гусей наших присматривал. Ещё и на заработки как-то  успевал ездить…

Новость о войне мы узнали от отца — запили её тёплым молоком, закусили хлебушком. Папу моего, Ивана Степакова, забрали на фронт лишь с третьего раза.

Домой он не вернулся…

***

Первые признаки войны? Нет, не взрывы снарядов, не гул самолётов… Листовки! Бывало, идёшь по полю и вдруг видишь — бумажка валяется, а на ней напечатано по-русски, мол, германская армия хочет освободить вас от коммунизма. При этом, что такое коммунизм и зачем от него освобождаться, у нас в деревне никто и не знал. Тем более что летом 41-го в Войборово остались лишь старики, женщины и дети…

***

Вскоре после объявления войны мы с братом вернулись в деревню. Ячмень был скошен, и теперь мы смело могли пасти своих гусей на окрестных полях. Тут мы впервые услышали авиацию — где-то  вдалеке периодически ревели самолёты.

Война входила в нашу жизнь постепенно: первым делом бомбили, затем шли танки, потом пехота. Немцы шли на Москву. У нас в первые месяцы совсем не воевали. Но мы то и дело ощущали горячее дыхание смерти. На собственной шкуре…

***

Однажды у меня заболел глаз. Мама сказала: «Это, наверное, ячмень. Иди к врачу. Он тебя вылечит». Я, как обычно, пригнал своих гусей на обед и пошёл к доктору в соседнее село Семячки. Мне сделали повязку,  только я успел выйти из фельдшерского домика, как  вдруг… налетела авиация! Как вороньё летали туда-сюда емецкие самолёты с крестами. Да так низко! Да так громко ревели! Я испугался, побежал… Бегу, а вокруг бомбы с самолёта сыпятся — градом!

Русские солдаты в это время были уже в Трубчевском районе. Солдатик молоденький в форме увидел меня и закричал: «Мальчик ложись!» Я упал на землю. Умирать-то не хотелось… Видел, как впереди взрываются наряды, как с неба падают бомбы, килограммов по пять каждая… И кругом взрывы, взрывы, взрывы…

Самолёты начали бомбить школу, но почему-то не попадали. В это время я поднялся и побежал к церкви, огороженной высоким каменным забором. Там, у стены, я и решил переждать бомбёжку. Забрался на каменную приступочку, вроде как окно заложенное, притаился… и вдруг ба-бах! Поворачиваю голову и вижу: в нескольких сантиметрах от меня противотанковый снаряд пробил дыру в стене. Хорошо хоть бронебойный был — только дырки в стенах делает, не взрывается. Спрыгнул я со своей приступочки, весь обсыпанный кирпичом, и побежал домой, не разбирая дороги.

До деревни добрался невредимым, слава Богу! Решил, чего горевать — война эта не на один день. Житьто как-то  надо. Пошёл на пасеку — мёд проверять. В огороде она у нас стояла. Стою я, значит, возле ульев, и вдруг… низко-низко, прямо по картошке, ползёт немецкий самолёт. А пилот (холёный такой!) смотрит на меня из кабины и смеётся, мол, здравствую, русский мальчик, мы тут теперь хозяева.

***

Недалеко от нашей деревни проходил большак Трубчевск — Почеп. По нему на Москву в 41-м столько немецкой техники прошло — не сосчитать!

Как-то зашли немцы на своих танках в Семячки, а там на высоченной ёлке снайпер сидел и танкистов дного за другим пристреливал. Снайпера немцы  нашли. Убили его. Хорошо хоть деревню не спалили. Хотя за такое могли и спалить или  расстрелять всех местных жителей.

В другой деревне, Чуркино, держали противотанковую оборону наши солдаты. Они замаскировали свои огнемёты в копнах с сеном, а когда танки приближались, стреляли по ним. Но это было в первые дни немецкого наступления по трубчевской земле. Немцы наших быстро постреляли…

Через пару дней после танкистов пришли мотоциклисты. Если честно, нам, мальчишкам, очень интересно было посмотреть на диковинную технику. Помню, как впервые фашисты въехали в нашу деревню — на мотоциклах, в касках, с пулемётами в люльках… Вся деревня выскочила на них поглазеть! Какой-то немец подкатил к женщине из нашей деревни, пригласил её покататься. Она согласилась, запрыгнула на сиденье сзади немца, и они проехали несколько кругов перед всей деревней. А потом немцы ушли и вернулись только осенью. Начались бои в Трубчевском, Почепском, Погарском районах…

***

Первого убитого солдата, а точнее то, что от него осталось, я увидел осенью 1941 года. Мы с другом шли по дороге и заметили горящий немецкий танк. Кажется, снаряд попал в радиатор. Мы прошли немного дальше и заметили на дороге… окровавленную ногу в сапоге. И всё. И только нервы пульсируют…

***

Немцы, захватившие нашу деревню, плохого нам не делали, женщин не обижали, никого не расстреливали. В первые дни. Да и надолго они у нас не останавливались. Другие у них цели были. Ночевали немецкие олдаты в сараях на соломе или в домах у местных жителей.  У нас дом большой был, поэтому к нам всегда двоих постояльцев направляли. Бывало, идёт немецкий офицер по деревне и мелком на бревенчатых стенах пишет, кому в какую хату селиться.

Немцы приходили только ночевать. Они переодевались, мылись, брились. Еду им готовили на общей кухне из наших уток, свиней, гусей…

Однажды зашёл молодой немец в хату, взял одного моего гуся и оторвал ему голову. Правда, марки маме за это выдал. Только зачем они нам? И гуси мои (вот умная птица!), пока немцы в деревне были, больше в сарай не заходили — ночевали в поле. Они-то видели, как он их брату голову скрутил.

***

Был у нас в деревне колхозный сарай, где табак обычно сушили. Во время войны соломенную крышу на сарае разобрали — остались только брёвна. Как-то раз я залез посидеть на этот сарай. Вечер уже был. Слышу: «Жжжж-у-у-у!» — три немецких танка идут. И как вдарили они по мне бронебойным снарядом. К счастью, промахнулись, и я успел спрыгнуть. Наверное, подумали, что я снапер или наблюдатель…

Или шёл я по конопляному полю. Слышу, фашисты кричат: «Хэндэ хох!» Мол, руки вверх, сдавайся. Думаю, неужели мне кричат? Нет, оказалось, в зарослях конопли  прятались три русских солдата, меня же немцы не заметили. Я затаился. Вижу, немцы у наших винтовки  отобрали, противогазы в кусты закинули, солдат связали и увели… Я переждал, пока они подальше уйдут, а потом быстренько забрал противогазы и отнёс в укромное местечко.

Кстати, я большой любитель оружия был. И, конечно же, умел с ним обращаться: и гранаты взрывал, и винтовки отпиливал. А ещё знал, где в лесу солдаты оружие своё прятали, и когда к нам пришли партизаны, все эти места им показал. А там были и мины, и пулем ёты, и патроны к ним…

***

И партизаны и полиция — обе силы формировались из местного населения. Хотя среди полицаев было много предателей из числа военнопленных. Сколько же они людей погубили, выслуживаясь перед немцами… Полицаи часто надевали немецкую форму и притворялись солдатами германской армии. Придут бывало и заявляют: «Мамка, яйки, млеко!» Мол, неси им олоко и яйца. А ты смотришь на него и понимаешь  — никакой он не немец, а «свой» — предатель. Только ничего с ними не поделаешь.

Жила у нас в деревне мать партизанки — Галины Петровны Болотиной. Однажды пришли к ней полицейские бугаи, и забили женщину до крови, и имущество всё на улицу выбросили. Других членов партизанских семей угоняли в Германию.

Партизаны тоже своего не упускали. А ведь самое страшное, что воевать приходилось между собой: партизанская часть населения против полицейской. Однажды я поехал за дровами в лес, а когда вернулся, мать рассказала страшную историю. Пока я заготавливал дрова, в деревню пришли партизаны, арестовали старосту Николая Козлова и расстреляли его за деревней.

Забегая вперёд расскажу ещё один случай: когда в 1943 году немцы, убегая из страны, забрали всё наше зерно и сало, следом пришли партизаны. Они ходили по домам и забирали последнее. Помню, у нас в хате было припрятано полтора мешка зерна — пришлось отдать. Угрожали. К счастью, в тот год я нанялся пасти не гусей, а телят, и многие люди остались нам должны зерно. Мы с мамой потом ходили по деревне, долги свои собирали.

***

Зима 1942 года была очень холодная, с сильными морозами. Как-то вечером глянул я в окно и вижу: мужичок стоит и лошадка белая, с пулемётом на санях. Мужчина этот покурил ещё немножко, осмотрелся и пошёл к нашему дому. Постучал, мы отворили дверь. Говорит: «Можно у вас тут отогреться?» Оказалось, партизан, разведчик. Лет 35–40 ему было. Присел он осмотрелся. А у нас мал мала меньше: кто на лавке сидит, кто на печке. Спрашивает: «А хозяин ваш где?» Мать отвечает: «На фронте…» Посидел он немножко и ушёл. Зато знали теперь в отряде, что в этом доме свои.

***

По весне партизаны стали чаще к нам наведываться. Вначале только по ночам, затем и днём иногда. Судя по разговорам, я узнал, что готовится крупный бой в селе Семячки — там больше всего полицаев в нашей круге было. И действительно бой получился страшный. В Семячках была большая церковь. Там предатели прятали пулемёт. А у наших партизан какое оружие?
Всё, что в лесу найдут…

Когда началась операция, полицаи начали стрелять из пулемёта. Партизаны попытались отбиться, но безуспешно. В итоге разбежались. Много было раненых, одного убили. Мы почему-то всей деревней на этого убитого ходили смотреть. А потом женщины его похоронили…

Позднее много подобных стычек было между партизанами и полицейскими. Только к лету успокоились. Во время последней чуть не погибла вся наша семья. Было это так: полицаи заявились в нашу деревню, собрали  населения четыре воза продовольствия и давай утекать. Но не тут-то было! За деревней на них напали партизаны. Начался бой. Как только мы услышали зрывы мин, сразу же спрятались в погреб. Страшно было, но даже двойняшки, 40-го года рождения, и те не плакали. И вдруг прямо над нашим погребом взорвалась мина. Не знаю, как мы уцелели… После этого толкновения партизаны на два месяца заняли нашу
деревню: с мая по июнь.

***

К нам на довольствие снова поставили двоих мужчин, теперь партизан. Наша хата находилась на краю деревни, и партизаны около неё оборудовали мином ётную точку. Когда немцы пытались выбить партизан з соседнего села Семячки, из миномёта открывали  огонь. Вместе с другими деревенскими ребятами мы помогали партизанам: приносили им мины, пулемётные ленты, помогали заправлять их в орудие. Трудно было партизанам — по сути, это были такие же ребята, как и мы. Их ведь никто не учил воевать…

***

Летом в наши края снова пришли немцы, а также мадьяры, украинцы, армяне. Выгнали они партизан. Стали организовывать облавы в лесах, блокады устраивать… С тех пор партизаны в деревне не показывались — слишком опасно это было.

***

Когда закончилась эта блокада, стали утекать наши разносортные захватчики. Наверное, жареным запахло… Помню, лежу я на бугорке и наблюдаю, как украинцы целый воз продуктов уложили и быстренько так поехали. Да так спешили, что свёрточек один с телеги упал. Я подождал, пока они подальше отъедут, подошёл, а там… завёрнутое сало! Я обрадовался, бегом маме понёс. Голодно тогда было в наших краях. Почти всё наше хозяйство захватчики по чуть-чуть разворовали…

***

Однажды зимой 1943 года я поехал в лес на лыжах. Шёл сильный снег, пурга была страшная, а мне почему- то дома не сиделось. Думаю, дай прокачусь. Еду по полю и вижу: бугорок какой-то чуть в стороне. Раскопал я его и обнаружил кучу листовок, перевязанных шпагатом. В них сообщалось, что советские солдаты разбили трёхсоттысячную армию врага и очень много фашистов взяли в плен. С одной стороны на русском написано — для наших, чтобы радовались; с другой — на немецком, чтобы боялись.

***

Той же зимой немцы уничтожили посёлок Бородёнки, где базировался самый крупный партизанский отряд в наших краях. Да хитро как — при помощи перебежчика… Как потом оказалось, был он русским солдатом, тайно служил у немцев в гестапо, располагавшемся в Трубчевске. Фашисты дали ему указание — узнать, где в Бородёнках у партизан располагаются огневые точки. Хитрющий был мужик, поверили ему партизаны, в планы свои начали посвящать, про операции рассказывать. И когда половина отряда ушла на задание, по наводке предателя на Бородёнки напали немцы. Всё спалили фашисты из огнемётов, всё население уничтожили… Там двоюродная сестра моя погибла, партизанка. До войны десять классов только и успела окончить.

***

Дважды я помогал партизанам — отвозил муку для размола на мельницу в деревню Груздово, а они её тайно забирали. Как будто воровали… Мельник не должен был знать о моих связях с отрядом — слишком для семьи опасно.

А ещё бывало, когда ездил в лес за дровами, ко мне подходили ребята из отряда Фёдор Богаткин и Николай Романьков. Они просили передать их родным в деревне, чтобы те собрали продукты и спрятали их в оговоренном заранее месте. Партизаны приходили потом тайком и посылочки эти забирали.

***

Когда велись бои на Курской дуге, над трубчевскими землями летали истребители, а мы с матерью в это время обрабатывали свои посевы. Отец на фронте, с партизанами никто из нашей семьи не связан, в доме — шестеро детей… Поэтому нам полагалось много земли. Урожай получился хорошим, но чувствовалось, что немцы скоро уйдут — нужно было хорошенько спрятать зерно: закопали его в яму во дворе. Да ещё и оросёнка зарезали, килограммов на пятьдесят. Мама посолила сало, сложила его в сундучок, а я его закопал под навозом в сарае. Как чувствовал!

Жалко было сало фашистам отдавать. Казалось бы, в сарае — самое безопасное место. Но нет! Решили оккупанты к нам в сарай своих венгерских лошадей поставить. И сами, конечно же, всё время вокруг них крутились — кормили, ухаживали. К тому же эти лошади всё сено с крыши сарая съели… Вот я и решил отравить их дустом, которым немецкие солдаты уничтожали своих вшей. В деревне валялось много использованных пакетиков, в каждом чуть-чуть дуста… Собрал я пригоршню и подбросил лошадям. Через несколько дней кони сдохли. Пришёл немецкий ветеринар, стал разбираться. Правда, он так и не догадался, что я их дустом отравил. И вдруг оказия — уздечка пропала.Они начали на маму мою кричать, мол, зачем уздечку забрала, грозились до смерти забить. Тут я не на шутку испугался… Но в конце концов русский перебежчик, который за лошадьми ухаживал, признался, что это ему уздечка потребовалась. Выкинули они лошадей в силосную яму и отстали от нас — больше своих жеребцов к нам в сарай не ставили.

***

В конце августа 1943 года на трубчевскую землю пришли советские войска. Так пришло освобождение! Правда, о победе ещё никто не объявлял — война продолжалась. Власть в деревне перешла к партизанам, жизнь постепенно стала возвращаться в мирное русло.

***

Порой обидно становится, когда люди забывают о том, что такое война. Раньше нас, стариков, возили ежегодно на кладбище в Бородёнки, где покоится 280 человек: партизан и мирных жителей. Весь посёлок был уничтожен полицейскими! И что? Зарастают теперь тропы к могилам бойцов…

Александра САВЕЛЬКИНА.
Фото Геннадия САМОХВАЛОВА и из личного
архива Андрея Ивановича СТЕПАКОВА.

Редакция благодарит пресс-службу УМВД по Брянской области за помощь в подготовке материала

4331

Добавить комментарий

Имя
Комментарий
Показать другое число
Код с картинки*