Эта история о трёх городах и одной судьбе. Окопный Брянск, кровавый Курск и победный Киев навсегда вписаны в биографию ветерана Великой Отечественной войны Анны Протасовой — зенитчицы, почти как в фильме «А зори здесь тихие». Только война у каждого своя, и шрамы на сердце у каждого её участника разные. Личной фронтовой историей Анна Григорьевна поделилась с «Брянской ТЕМОЙ».

Брянск я помню ещё небольшим уездным городом. Впервые я оказалась здесь в конце тридцатых годов, когда приехала погостить на летние каникулы к брату. Фёдор, старший из восьмерых детей в нашей семье, уехал из родного села Озёрки, что в Тамбовской области, поступать в четвёртый класс в Тамбов. Он окончил среднюю школу, затем сельскохозяйственный техникум и только спустя годы вернулся в родное село в качестве молодого специалиста. Помню, как взрослые мужики-колхозники из соседних деревень приходили к моему старшему брату за советом.

Вскоре Фёдору предложили должность директора совпартшколы в Старом Осколе. Потом организацию перевели в Орёл, но он уволился с партийной работы и возглавил зооветтехникум. В 1939 году техникум перевели в Брянск, а вскоре, в том же году, в Трубчевск, где учебное заведение находится и по сей день.

Так, летом 1939 года я впервые оказалась в Брянске. Брат пригласил помочь его молодой жене, поступившей на рабфак, присматривать за ребёнком.

Помню, жили мы на улице Калинина. В доме была голландская печка, и я готовила на ней обеды для нашей семьи. Лето 1939 года закончилось, но вместо того чтобы вернуться домой в Тамбовскую область, я поступила в школу в Брянске. А потом случился непредвиденный переезд в Трубчевск, и в январе 1940 года мне пришлось вернуться в Шехмань — к тому времени вся наша семья переехала в райцентр.

«Девочки, не ройте ямочки…»

В июле 1941 года я снова оказалась в Брянске. Когда началась война, мне было семнадцать лет. Нас, девятиклассников, отправили копать противотанковые рвы в Выгоничском, Почепском и Брасовском районах. Всех собрали в школе, наказали собрать продукты питания на трое суток и лопаты, и уже на следующий день мы медленно ехали на товарном поезде в сторону Брянска.

Железные дороги были крайне переполнены. Мы подолгу стояли на станциях. Конечно же, все свои припасы мы съели в первые же сутки, и со временем всё больше ощущалось чувство голода. Наш эшелон долго стоял на станции в Ельце — пропускал поезда с военными и техникой. Во время вынужденной остановки девчонки побежали осмотреть окрестности, забрели в железнодорожную столовую, где их хорошо встретили и накормили обедом. Вернувшись, они рассказали, что поваром в этой столовой работает наша землячка, добрая девушка. Оказалось, что рассольником и пирожками моих одноклассников угостила… моя старшая сестра Юля, которая уехала со своей семьёй в Елец. Я захотела повидаться с ней. Мы встретились, я рассказала, куда и зачем мы едем, и она, утирая слёзы, смотрела, как мы с подружкой уплетаем горячий суп. Кажется, это был единственный раз за те два летних месяца, проведённых в Брянске, когда мы были по-настоящему сытыми.

Во время работ на окопах нас кормили очень скудно. С утра, чуть рассветало, выдавали каждому по 300 грамм чёрного хлеба, 25 грамм сливочного масла и 25 грамм сахарного песка. Вечером нас «потчевали» баландой из отрубей и хлебом. Вот и вся еда. Иногда мы так уставали, что ложились спиной на холодное дно котлована и отдыхали.

В нашем классе был один мальчик, который мне явно симпатизировал. Помню, в такие минуты он бросал свою работу, подбегал ко мне и уговаривал встать. «Анечка, тебе потом хуже будет!» — предостерегал он меня. Но я не слушалась. К слову, с тех пор у меня очень болит спина. А ещё, когда мы вернулись домой, у меня по всему телу выскочили огромные фурункулы, еле их вылечили!

Летом 41-го многие районы уже были заняты немцами. Враг был совсем близко. Над нашими трассами очень низко на бреющем полёте кружили фашистские самолёты. Немцы улыбались и на ломанном русском кричали из своих кабин: «Девочки, не ройте ямочки, наши таночки зароют ваши ямочки». Когда они опускались так низко, мы ложились на дно котлована и пережидали эти ужасные минуты. Иногда они стреляли по трассам, но у нас, к счастью, не было случаев, чтобы кого-то ранили или убили.

Мы рыли километровые противотанковые рвы глубиной в три с половиной метра и шириной в шесть метров, чтобы танки не «перепрыгнули» ловушку. После этого мужчины рубили лес, маскировали ров ветками, присыпали сверху землёй. Только вот немцы, бесконтрольно летая над нами, фотографировали наши трассы и отмечали их на картах…

Отдыхали мы не более трёх часов в сутки. Спали в переполненных палатках, и иногда можно было проснуться с ногами соседки на лице. Однажды под Почепом случилось ночевать в курином сарае. Наутро все мы проснулись, облепленные куриными вшами. Да и вообще, вши в то лето были нормальным для нас явлением.

Когда в сентябре мы вернулись домой, то всем классом написали заявления с просьбой отправить нас на фронт. Тогда ещё брали семнадцатилетних. Узнав о моём рвении, отец сел рядышком и сказал: «Думаешь, после войны грамотные кадры не будут нужны? Иди-ка ты, дочка, учиться!» И я послушалась.

От станции грязи до курской дуги

Последний год школы пролетел незаметно. Как только мне выдали аттестат о среднем образовании, я сразу же написала заявления в райком комсомола и в военкомат. В июне 42-го мне пояснили: нужно ещё подрасти. В то время на фронт призывали девушек, которым исполнилось девятнадцать лет, а я родилась в декабре, и нужно было ещё выждать несколько месяцев. Я устроилась статистиком в районный земельный отдел. Со своими обязанностями справлялась на «отлично», иногда даже сама вместо начальника составляла отчёты в вышестоящие службы. И это чуть не стало поводом, чтобы не пустить меня на фронт.

В сентябре состоялась повторная комиссия, одним из членов которой был мой непосредственный начальник. Когда дело дошло до принятия окончательного решения, он высказался категорически «против», на что я ответила: «Это моё личное дело». Спорить не стали. Но мне предстояло ещё одно испытание — раздеться до нижнего белья перед комиссией, состоявшей практически из одних взрослых мужчин. Но тут не до капризов было. Меня спрашивали, как чувствую себя, на что жалуюсь. Отвечала: «Ничего не болит», скрывая сильнейшие боли в спине, заработанные в минувшем году на окопах. В итоге признали годной.

На следующий день папа повёз меня на вокзал, где нас с другими добровольцами погрузили на поезда и отправили в Воронежскую область на станцию Грязи. Вместе с другими девчонками мы попали в 254-й полк, направленный после освобождения Воронежа для пополнения.

На станции Грязи нам выдали обмундирование — прожаренные в боях, не по размеру великие, мужские ватные брюки, холщовые ремни и пропитанные потом и кровью фуфайки. В фуфайках строили свои колонии бесчисленные вши. Самое сложное было подобрать обувь для новобранцев, ведь самым маленьким размером оказался сороковой. Да и тот сложно было достать. Мне, с моим 36-м, ботинки выдали практически по блату. Помню, как мама приехала проводить свою дочь, увидела это мужеподобное существо и расплакалась.

Волосы, пышные и от природы вьющиеся, мне пришлось в срочном порядке обрезать. Полковой парикмахер, держа на ладони мои локоны, так и сказал: «Что я наделал! Это же преступление — срезать такую роскошь!» «Я не жалею, и вы не жалейте», — коротко сказала я в ответ.

Забегая вперёд, скажу, только в 1943 году нас одели в новые гимнастёрки, выдали юбки, кожаные ремни и женские военные сапоги впору. Зимой мы получили тёплые бушлаты, а ближе к весне — шерстяные шинели. Война войной, но нам, девчонкам, было радостно! Красовались друг перед другом, будто в только что пошитых цветастых платьях для выпускного бала. Жаль, недолго удалось походить нам в обновах. Война всё быстро измазывает грязью…

Благодаря стопроцентному зрению ещё во время обучения мне доверили работу на дальномере, четырёхметровой трубе с окулярами, с помощью которой мы ловили цели — немецкие самолёты. Вместе со мной на этом простейшем приборе работали ещё две девушки, мы определяли азимут, квадрат, тип самолёта и передавали эту важную информацию на прибор управления зенитным огнём (ПУАЗО-3). На дальномере я прослужила до Курской дуги, а потом меня назначили первым номером, т.е. наводчиком, на прибор ПУАЗО.

С первого дня пребывания на фронте меня назначили комсоргом батареи — большую роль сыграл опыт общественной работы в школе. А ведь должность комсорга предполагает и дополнительные обязанности. Иногда приходилось отлучаться в дивизион или в полк, и каждый раз мне искали замену на орудии. Вот и перевели меня в телеграфистки.

1000 килограммов смерти

Наши зенитные войска защищали железнодорожные объекты. Передвигались в основном на поездах, пешком шли только до Курска. Преодолев 170 километров, мы добрались до города вечером 21 мая, и уже утром 22-го начался бой. На нас напала группа самолётов противника в количестве двадцати пяти боевых машин. Но это немного. Бывало, мы отражали атаку и пятисот самолётов врага.

С 5 июня под Курском начались масштабные сражения — воздушные и танковые. В арсенале противника было около 2000 крылатых машин, которые сбрасывали свой смертоносный груз в основном на железную дорогу. Иногда попадали и в населённые пункты.

Нас, сразу признаюсь, спасла умелая маскировка. Настоящие орудия мы прятали под маскировочной сеткой или укрывали ветками деревьев. Неподалёку в пойме реки мы выстроили мнимую батарею. Из древесных стволов мужчины сделали имитации зенитных пушек и так отшлифовали стволы деревьев, что они сверкали на солнце и привлекали врага. Когда после одного из страшных боёв мы пошли взглянуть на нашу деревянную батарею, то нашли на её месте… сплошное месиво.

Самое страшное, что не знаешь заранее, от чего можешь умереть: бомба ли это будет, снаряд или осколок. Однажды 1000-килограммовая бомба взорвалась в нескольких метрах от нашей землянки. Мы с девчонками вышли, стряхнули с себя землю и увидели огромную воронку. А ведь могло бы и в нас.

Это было под Курском…

На фронте всегда страшно. Но из всех ужасных боёв осталась перед глазами одна картина. Было это в самом Курске. Мы стояли на окраине города и защищали основной железнодорожный вокзал. В момент того страшного боя на железнодорожном полотне стояло восемнадцать эшелонов с людьми, из них два — с ранеными. Там же поблизости находился и эшелон с горючим. Конечно же, немцы в первую очередь целились в цистерны. Начался сильнейший пожар, составы вспыхивали один за другим и сваливались, будто игрушечные, с полотна. Чёрный густой дым, казалось бы, заполнил собой всё пространство вокруг. И вдруг наступило затишье — прекратился рёв самолётов, не взрывались снаряды. Казалось, будто мир на минутку стал глухим. в этот короткий миг затишья мне поручили восстановить оборванную линию связи с дивизионом. Тянуть провода не входило в обязанности телефонистки. Но на войне нет своих и чужих обязанностей. Приказали, значит, надо.

Я взвалила катушку на спину и побежала. Нужно было пересечь небольшой мост через железную дорогу. Страшная картина открылась передо мной на этом мосту: внизу лежали обгоревшие людские тела — смешанная с землёй и обломками металла людская масса. Некоторые были ещё живы. Солдаты стонали: «Помогите». И эта последняя просьба сливалась в единый гул: «Помогите… Помогите… Помогите…» Кажется, я и сейчас слышу эти голоса. Только помочь мне было нечем.

На другой стороне полотна располагалось соседнее зенитное отделение. В результате прямого попадания погибли десять девчонок-зенитчиц. Там, где ещё полчаса назад были люди, теперь зияла огромная дыра в рыхлом теле земли.

А я всё бежала и бежала с катушкой на спине. И было так тихо в воздухе. А потом взрыв, ещё один и ещё… Снова начался бой. Я спряталась в маленький окопчик. Впереди меня шёл мужчина, судя по форме, железнодорожник. От взрыва он упал на землю, я подбежала к нему, начала тормошить, но он не отвечал. Пришлось оставить его на дороге. На войне задание важнее обстоятельств.

P.S. Победа!

В Курске мы пробыли до конца 1943 года. В общей сложности наш полк сбил 149 самолётов на территории Воронежской и Курской областей. Планировалось, что мы двинемся дальше на Запад и дойдём до Венгрии. Но нас перебросили вначале в Житомирскую область, а потом в освобождённый от врага Киев. Этим обстоятельством мы были крайне недовольны, ведь могли бы и дальше сбивать фашистские самолёты. Правда, на Украине тоже не приходилось сидеть без дела, войска были в постоянной боевой готовности. Вражеские лётчики периодически пересекали воздушные границы освобождённых территорий. Гитлер до последнего боролся за столицы.

В Киеве мы встретили Великую Победу. В то время я уже служила в дивизионе и жила в отдельной землянке на окраине города с военфельдшером, татаркой по национальности. Солдаты откуда-то приволокли старую железную кровать, и мы спали на ней, когда в четыре часа утра 9 мая 1941 года вбежал молодой лейтенант и закричал, что было сил: «Победа! Просыпайтесь скорее, мы победили! Война окончена!» Сам не помня себя от счастья, он неистово тряс нашу пружинистую кровать и, кажется, плакал. Так для нас началась мирная жизнь.

Демобилизовали нас в июне 1945 года, и 1 августа я вернулась домой. Казалось, проводить нас вышел весь Киев. Мы строем шли по Крещатику, и дорога эта была усыпана цветами. Начальство не хотело меня отпускать на родину, предлагали служить дальше, воспитывать молодое пополнение. Без лишней скромности скажу, что меня называли лучшим комсоргом, а опыт моей комсомольской организации обобщался по всей нашей 3-й дивизии.

Голос совести требовал остаться, моя работа нужна была Родине. А с другой стороны, хотелось получить медицинское образование. Тем более для фронтовиков предусматривались льготы при поступлении в любой вуз страны. Решила всё-таки поехать домой.

Учиться сразу я не пошла. Да и медиком не стала. На родине мне предложили должность инструктора райкома партии или место учителя физкультуры и математики в школе. От преподавания отказалась сразу, не отважилась обучать детей без специального образования. Всё решилось, когда брат Федя прислал письмо из Брянска, в котором рассказывал, что в городе на Десне требуются комсомольские кадры. Так, в сентябре 1945 года я приехала в Брянск, где меня приняли на работу в обком комсомола.

Супруг мой Пётр Ильич — тоже фронтовик. Воевал под Сталинградом, закончил войну в Германии. Мы познакомились, когда работали вместе в обкоме комсомола. Всю свою трудовую карьеру я занималась общественной работой: вначале по комсомольской линии, затем в Советском райкоме и в городском комитете партии. За это время город стал для меня по-настоящему родным. Здесь же родились два наших сына.

В канун Великой Победы я желаю любимому городу и всем его жителям строиться, разрастаться, процветать, при этом сохранить своё лицо, изюминку, индивидуальность. И ещё… не дай Бог когда-нибудь  снова подниматься нам из руин, восстанавливать тихий уютный быт, растоптанный кровавой пятой войны.

Александра САВЕЛЬКИНА.
Фото Геннадия САМОХВАЛОВА
и из личного архива Анны ПРОТАСОВОЙ.