То, что у Брянского ТЮЗа появился новый главный режиссёр, — факт давно известный. Михаил Мамедов вступил в должность ещё в декабре прошлого года и сейчас полностью посвятил себя брянскому театру, оставив на время свои зарубежные проекты и работу в кино. Режиссёр популярных сериалов «Улицы разбитых фонарей — 8», «Паутина», «Такова жизнь» теперь занимается созданием нового репертуара ТЮЗа, воспитанием молодых талантов и даже отчасти вопросами ремонта здания. Михаил Григорьевич рассказал «Брянской ТЕМЕ» о себе, творческих планах и о том, почему пессимисты так успешны в жанре комедии.

— Михаил Григорьевич, все ваши официальные биографии в Интернете начинаются приблизительно одинаково: «В 1981 году закончил режиссёрский факультет ГИТИСа, мастерская Андрея Гончарова…» И всё-таки интересно знать, что было до 81-го и почему выбрали профессию режиссёра?

— Я верю в то, что по жизни нас ведёт случай. Помните, как Шекспир говорил устами своего героя Ромео: «Судьба играет нами». Всё решает случай, хотя всё же сфера искусства привлекала меня изначально. Я с детства мечтал заниматься творчеством. Во-первых, моя старшая сестра была актрисой, и я немного был допущен в эту сферу. Во-вторых, когда учился в школе, понял, что совершенно далёк от химии, математики… Мне нравились история и литература, и я на уроках мечтал «оживить» все эти увлекательные повествования учителей. А ещё во времена Хрущёва в Москве, где я родился и вырос, начали показывать итальянские и американские фильмы. Я по многу раз их пересматривал! Меня зачаровывал придуманный режиссёрами мир, мне нравилось, как живописно люди могут рассказывать о жизни. О том, как я буду зарабатывать на хлеб режиссурой, я не думал. Тогда вообще об этом никто не рассуждал.

Начинал я как актёр — снимался в кино. Был такой фильм «Перед закрытой дверью», там ещё Александр Калягин снимался. А потом полностью посвятил себя профессии режиссёра.

— Вы учились на курсе у Андрея Гончарова, фронтовика, директора первого фронтового театра, народного, заслуженного артиста РСФСР, обладателя госпремий…

— Дело не в регалиях. Это было поколение гениев. Ушли из жизни Любимов, Гончаров, Ефремов, Товстоногов — исчезла целая планета. Сейчас всё иначе происходит, велик соблазн: телевидение, реклама, тусовки… А тогда этого всего не было, режиссёры дневали и ночевали в театре, строили свой мир, выращивали актёрские таланты с нуля! Сейчас всё говорят «звезда», а ты попробуй эту звезду вырасти! А они могли, они в профессии очень хорошо разбирались.

Про Гончарова я могу говорить часами. Многие боялись его, потому что он мог быть очень жёстким. Только, кажется, Наташу Гундареву боялся, когда она стала депутатом Государственной Думы… При этом он был невероятно ранимым человеком, боялся выпускать спектакли, боялся провала и всегда оттягивал выпуск каждого нового спектакля.

— И вы, тогдашние студенты, это ощущали?

— Да, и не только когда студентами были. Расскажу всего два эпизода, из которых становится понятно, каким был этот человек. Женой Андрея Александровича была молодая красивая актриса. Она умерла от рака. И я помню, как встретил его после похорон. Гончаров спускался по лестнице, такой огромный, глыба… И вдруг он говорит, с трудом скрывая слёзы: «Мамедов, Вера умерла… Зачем мне жить? Вера умерла…»

А потом однажды в 1992 году, когда продуктов не было, да вообще ничего не было, я купил где-то   две банки венгерского компота. Мы должны были встретиться с Учителем. Он сидел на скамейке в парке — одинокий старик. Была пасмурная погода, и я протянул ему авоську с этими банками. Он чуть не заплакал! Все боялись Гончарова, думали, что ему ничего не надо, а ему не хватало такого простого, человеческого отношения. Хотя я ведь в институте хулиганом был…

— И как же хулиганили?

— Я всегда говорил Учителю: «Вы талантливый, Андрей Александрович! Вы самый лучший режиссёр!» На что он в ответ кричал: «Мамедов, перестаньте льстить, вы никогда не будете режиссёром!» Такое было хулиганство с моей стороны. При этом пятёрки он мне всегда ставил, и, конечно, не за мои слова «это гениально» в адрес его постановок. Я учился у мастера, который всё понимал в нашей профессии. Он многих именитых режиссёров выпустил, и я горжусь, что был его учеником.

— А зачем же потом на высшие режиссёрские курсы поступили?

— Порядок такой был. Пока не окончишь двухгодичные курсы при Министерстве культуры, не получишь театр. Там, к примеру, Надежда Бабкина параллельно со мной училась, чтобы иметь возможность руководить собственным ансамблем.

Хлеб — за зрелища

— Расскажите, как рождается хороший режиссёр? Чему вас тогда научили?

— Профессии в широком смысле. Хотим мы того или нет, но у молодых актёров и режиссёров ничего не получится, если они будут работать без фанатизма, без одержимости своей профессией. Ты должен так рассказать свою историю, чтобы зрителям было интересно. Хороший спектакль тот, в антракте которого меньше всего людей покидает зал. При этом нет такого спектакля, чтобы зрители вообще не уходили в антракте.

После окончания курсов в 1986 году я около двух лет проработал в Театре имени Владимира Маяковского, а потом началась перестройка, исчезла система распределения, мы все оказались никому не нужны.

— Как перестройка отразилась на сфере искусства и на вашей творческой биографии в отдельности?

— Жуткое время было. Зарплату не платили, людям есть нечего… Какой тут театр?! Я в девяностые начал ставить спектакли в разных городах страны, за рубежом. Тогда же впервые приехал в Брянск. Пригласил меня Владимир Воронцов — на тот момент главный режиссёр Брянского драматического театра, такой же бывший ученик Андрея Александровича Гончарова. Он сказал: «Нужны кассовые спектакли», и я поставил комедию «Моя жена — лгунья». В девяностые я начал делать комедии, за что меня прозвали комедиографом. Помню, около дюжины постановок лёгкого жанра сделал в голодные девяностые. Правда, было это уже не в Брянске. Владимир Воронцов вскоре перешёл работать в ярославльский театр, где мы и продолжили творческое сотрудничество.

— Актёры не бунтовали, забастовки не устраивали?

— Вспоминается такой случай. Я работал в национальном театре Калмыкии, делал там несколько спектаклей. Театр был старый, долгое время обходился без ремонта и вскоре начал окончательно разрушаться на наших глазах. Бывало, во время дождя мы ставили тазы там, где вода капала из дыр в потолке и продолжали играть. Или однажды труппа отправилась на выездной спектакль в колхоз, откуда в качестве оплаты мы привезли двух тощих баранов, а потом долго искали мясника, который смог бы их зарезать.

Зарплату не платили, актёры, особенно мужчины, стали увольняться. Помню, на один из моих спектаклей пришёл глава республики Кирсан Илюмжинов. Постановка была о том, что нужно уезжать из страны. Один из моих героев так и говорил: «Счастье там, здесь счастья не будет». На следующий день меня пригласили на личную встречу с президентом Калмыкии. Он предложил мне возглавить театр, на что я ответил отказом и пояснил: «Актёры бегут из театра. В течение полугода мы растеряем всю труппу, а новых актёров подготовить не успеем — пропадёт театр». Я набрался смелости и попросил прибавить зарплату членам труппы, и он действительно повысил выплаты за счёт средств из президентского фонда. Люди стали возвращаться.

А потом было принято решение восстановить здание театра, была объявлена республиканская стройка. Меньше чем за год театр был возрождён.

Вообще, в девяностые много поездить пришлось по стране и миру. Я ведь не только в России ставил спектакли, но и в Германии, Турции, Болгарии, Венгрии, Беларуси. Долгое время успешно сотрудничал с даугавпилсским театром в Латвии. Четырнадцать комедий там поставил: «Номер для любовников», «Мужчина в подарок», «Кто отец ребёнка?», «Любовная авантюра», «Прыжок в постель», «Как убить тётушку», «Иди туда, не знаю куда» и другие.

Впервые, когда я туда приехал, около 70% населения в городе были русские, а русскоговорящую труппу в театре хотели распускать. Я пошёл к консулу, говорю, надо отстаивать театр. Он отвечает: «В таком случае поставь спектакль, какую-нибудь комедию, чтобы зрители пошли…» Так началась моё творческое сотрудничество с даугавпилсским театром. В одной из местных газет потом появилась статья с заголовком: «Мамедовщина, и как с ней бороться». Обвиняли меня в том, что я ставлю одни только комедии. А чем плоха комедия? Это другое дыхание, другой аромат. Говорят, серьёзные постановки нужно делать, драмы ставить, но ведь людям, особенно в переломные моменты истории, почему-то хочется смеяться.

В прошлом году я закончил своё сотрудничество с этим театром. Последняя постановка была по рассказу Людмилы Улицкой, в котором старая еврейка пытается сохранить свою семью, удержать своих детей… Когда на премьере в финале опустился занавес, зрители, часть из которых были евреи, оставшиеся в городе, аплодировали мне стоя и плакали. Я первый раз в жизни видел, чтобы плакали мужчины. Тогда я понял: вот для чего стоило пойти в профессию, ради чего стоит жить на свете.

— Михаил Григорьевич, как вы думаете, в чём секрет популярности жанра комедии?

— Все мы хотим быть счастливыми, хотим, в конце концов, найти своё счастье. На мой взгляд, искусство должно вселять в людей надежду и любовь, а сейчас принято поливать зрителя грязью, портить вкус «чернухой». Искусство должно возвышать, чтобы каждая женщина верила, что её принц принесёт тот самый хрустальный башмачок, а каждый мужчина чувствовал себя принцем.

— А если женщина поверит и разочаруется. Ведь жизнь порой так далека от сказки…

— Не поверите, но хорошие комедии создают люди, которые мрачно смотрят на жизнь. Например, великий французский комик Луи-де Фюнес в жизни был совершенно невыносим, он никогда не смеялся, был желчным и скандальным человеком. Чего скрывать, я сам пессимист. Согласно учению доктора Фрейда это называется сублимацией, когда энергия грусти превращается в энергию смеха. И чем сильнее тоска, тем веселее смех зрителей. Во всяком случае хуже точно не будет.

Весь мир — теат р и немного… кино!

— В одном из своих интервью вы сказали, что «телевизор — обыденность, поход в театр — событие». Но ведь в вашей творческой биографии «телевизор» тоже был. Расскажите, почему вы стали снимать телесериалы?

— В дело вновь вмешался случай. Я работал в Москве над постановкой антрепризы, когда по совершенной случайности познакомился с продюсером многосерийного фильма «Паутина». Режиссёром первого сезона был Валерий Иванович Усков ( «Тени исчезают в полдень», «Вечный зов». — Прим. ред.), мне же предложили продолжить съёмки со второго сезона. Специального обучения я не проходил, учился на съёмочной площадке у мастера. Ускову в то время было уже около восьмидесяти лет. Первый телевизионный сериал «Паутина-2», в котором я выступил в роли режиссёра, вышел в свет в 2007 году. После этого начали поступать предложения и на другие проекты: «Улицы разбитых фонарей — 8», «Путейцы-2», «Такова жизнь».

— Вам удалось поработать со многими известными актёрами, признанными звёздами российского кино и медиапространства: Аликой Смеховой, Ларисой Гузеевой, Леонидом Куравлёвым, Оскаром Кучерой, Лерой Кудрявцевой…

— Мне больше нравится работать с молодыми, не раскрученными актёрами, звёзд заставляют брать продюсеры — для рейтинга. Обязательно должно быть минимум два-три известных актёра. А у молодёжи глаз горит, для меня это главное.

— В многосерийном фильме «Такова жизнь» героиня Ларисы Гузеевой — пожилая женщина. Как вам удалось уговорить красавицу Ларису на такую роль?

— Ларисе было очень тяжело играть вышедшую на пенсию женщину. Она красивая актриса, желающая всем нравиться, а тут ей предложили сыграть седую, с потухшими глазами героиню. Она целую ночь думала и согласилась. Очень мужественно поступила. Перевоплотилась и сыграла чужую жизнь. Вот что значит магия перевоплощения, магия кино. Снимать и играть надо всегда так, будто ты делаешь это в последний раз.

— Чем, на ваш взгляд, отличается телевизионная «кухня» от театральной?

— Кино, театр, сериалы — это всё совершенно разные вещи. И разница ощутима. Приведу простой пример. В одном из фильмов мне нужно было снять постельную сцену. Изобразил я её по-театральному образно: влюблённые обнимаются, целуются, гаснет свет, а потом камера переключается на бочку с водой и в тишине падает яблоко… Красиво, без пошлостей, но в сериалах такое не приветствуется. Там нет театрального «воздуха», которого мне очень не хватало.

На съёмках сериалов постоянно нужно спешить. Это именно тот случай, когда время — деньги. «Путейцев-2», например, снимали в Белоруссии, на одном из железнодорожных вокзалов. Там такая сцена была: героя жена бросила, и он должен был бежать за ней по вокзалу в домашнем халате. Он бежит, кричит, мы снимаем, а люди вокруг не поняли, что происходит, — тоже начали кричать, догонять его, суматоха поднялась. Пассажиры подумали, что он сумасшедший, пришлось переснимать заново на следующий день, потому что свет «ушёл». Ой, сколько там сложностей!

Или ещё один показательный момент: как рассказать, что женщина одинока? Она может высказать это в своём монологе дословно: «Ах, как же я одинока!» Или без лишних слов показать костёр, горящие в нём листья и одинокую фигуру плачущей женщины. Всё становится понятным без слов, образ работает на уровне подсознания. Но в сериале нужно, чтобы героиня сказала эту фразу.

Полный метр судьба мне не подарила, а законы, по которым снимаются сериалы, меня не привлекают. Да и криминальная тематика, самая рейтинговая на сегодняшний день, наскучила. Так что сейчас я работаю только в театре.

— …и полностью посвятили себя Брянскому ТЮЗу?

— Брянский театр юного зрителя — целая страница в моей жизни. Я работал здесь и раньше, до назначения в качестве главного режиссёра. Самое трагичное в этой ситуации то, что в течение последних семи лет в Брянском ТЮЗе ничего не происходило. Режиссёры приезжали и уезжали, это был какой-то проходной двор. Сейчас нужно сделать ремонт, наработать хороший репертуар, в том числе и вечерний, для зрителей старшего возраста. Например, новый театральный сезон откроем спектаклем «Ангелы кайфа», о том, как трудно быть молодым. Тема борьбы с наркотиками в нём второстепенна, главное — это поколение, которое мы называем «поколение икс», наши дети, наше будущее, ничем не защищённое от жестокой действительности, брошенное на дорогу, предоставленное само себе. Вот в чём заключается проблема! Это будет достаточно трагическая история. В нашем театре давно не было пьесы на современном материале. И впервые в постановке задействовано такое большое количество актёров — пятнадцать человек. Социальные спектакли нужны, хотя там и любовь тоже будет — такая осовремененная история Ромео и Джульетты. Также планирую ввести в репертуар арабскую сказку и испанскую комедию с экзотическими нарядами и танцами, «Преступление и наказание» поставить…

— Думаете, школьники на него пойдут?

— Был такой театральный анекдот в советское время. Солдат в обязательном порядке периодически выводили в театр, и перед спектаклем командир приказывал: «Во время представления вести себя хорошо, не шуметь, не разговаривать!» Полный зал людей, актёры играют комедию, а в ответ — тишина. Актёры думают, провал, а на самом деле солдаты всего лишь выполняют приказ командира. Со школьниками у нас зачастую то же самое происходит…

Что касается «Преступления и наказания», не будем врать себе, не все школьники с удовольствием читают Достоевского. И если постановка окажется понятной, доступной и интересной, то юные зрители это оценят и хотя бы будут знать, кто такой Раскольников и почему он всё-таки убил старуху.

Физиология зрителя

— Основная аудитория драматического театра — взрослые люди, театра кукол — маленькие дети, а у вас? Каковы возрастные рамки аудитории ТЮЗа?

— В этом-то и проблема… Возрастной диапазон аудитории ТЮЗа очень широк. Мы обязаны задействовать и младших школьников, создавая для них сказки, должны позаботиться о вкусах детей 6–8-х классов, старших школьников и даже взрослых. Если взрослым понравится, то они и своих детей приведут. Репертуар как витрина в магазине, наш «магазин» — универсальный.

К тому же новое поколение детей, «цифровое», «компьютерное», не готово полностью впитывать информацию, которая поступает из книг, с театральной сцены. Заметьте, дети постоянно копаются в телефонах, слушают музыку в наушниках — они боятся остаться наедине с собой, они не ведут внутреннего монолога. Даже сетчатка глаз меняется от постоянного контакта с компьютером и телевизором. Физиологически это совсем другое поколение, и театр для них — пережиток прошлого, архаизм. Хотя в Москве и Санкт-Петербурге походы в театр считаются престижными среди молодёжи.

— К слову, о столицах и провинции: вы работали с известными актёрами, заслужили множество наград, а потом вдруг приехали в наш тихий провинциальный город. Актёры поначалу не пасовали перед вашим авторитетом?

— В лихие девяностые я поставил много спектаклей в национальном театре Калмыкии и с гордостью могу сказать, что внёс свой вклад в дело восстановления этого театра. Многим молодым, модным режиссёрам не мешало бы пройти этот нелёгкий путь. Что касается наград и званий, для актёров они не играют большой роли. Актёры уже на второй репетиции могут понять, насколько их руководитель разбирается в профессии. Их уважение наградами не купишь. И я благодарен своей труппе за доверие. Хорошие партнёрские отношения сложились у меня с директором театра, замечательным человеком — Надеждой Даниловской.

— Молодых актёров привлекаете к работе?

— Ещё бы! Актёр как хирург — без практики теряет своё мастерство. В Брянском ТЮЗе много талантливых, перспективных ребят, только что сошедших со студенческой скамьи. Мне нравится с ними работать.

Был у меня в кино один подобный случай. На эпизодическую роль в одном из сериалов я взял юного, никому не известного актёра Павла Прилучного. Он тогда по кастингам бегал, в рекламе снимался… А потом заметили его, и вот он уже один из главных героев рейтингового сериала «Закрытая школа». Знаете, я искренне радовался за парня. И в Брянске такие истории были: два актёра долго сидели без дела, а теперь они — звёзды моего спектакля «Примадонны». И даже в других городах им аплодируют стоя! Помните, как я вначале говорил, что таланты воспитывать надо. Для меня это не пустые слова.

— А как с ремонтом в театре обстоят дела?

— Губернатор пообещал к октябрю закончить все ремонтные работы. Брянск — один из тех российских городов, где объекты культуры по-прежнему ремонтируются. Однажды меня пригласили режиссировать юбилейный вечер театра города Кургана. В архивах я нашёл такую информацию — театр был открыт в 1943 году, в разгар войны, и на пожелтевших листах постановления обкома значилось: «выдать 150 метров бархата, сшить 15 пар женской обуви, 12 пар мужской». И это в войну, представляете! А сейчас что во многих городах творится?..

Театр юного зрителя должен быть красивым, роскошным, с хрустальными люстрами, высокими колоннами. Облезлой штукатурки и в обычной жизни хватает. Дети должны видеть эту красоту, должны воспринимать театр как храм искусства, чтобы приходить сюда снова и снова. Пользуясь случаем, от имени всего коллектива хочу выразить благодарность руководству области, губернатору Николаю Денину и областному управлению культуры за помощь в восстановлении театра.

— Михаил Григорьевич, чтобы осуществить намеченные планы нужно много сил. Из какого источника подпитываетесь, откуда черпаете вдохновение?

— Что самое страшное в нашей жизни? Голод? Нет, корочку хлеба можно найти. Жажда? Нет возможности пить свежевыжатый сок или дорогой кофе — попей кипячёной воды. Одежда? Носи то, что имеешь. Но если человек занимается нелюбимым делом, не той профессией, его жизнь превращается в ад. Заниматься нужно тем, что любишь. Тогда понимаешь, что всё остальное: голод, жажда, страх — всё это ерунда. Говорят, что лётчики не могут жить без неба. Моё небо — это полутёмный зал, сцена и волшебство, которое творится на сцене. Волшебство, которое я сам создаю. Именно в такие моменты и рождается вдохновение!

Александра САВЕЛЬКИНА.
Фото Геннадия САМОХВАЛОВА и из архива Брянского театра юного зрителя