12 июня 1812 года по четырём понтонным мостам через реку Неман в шести вёрстах от города Ковно (Каунаса) французская армия вторжения переправилась на территорию Российской империи. Авангард 2-го пехотного корпуса русских, прикрывавший Ковно, отступил перед превосходящими силами противника. Так разразилась над Россией «гроза двенадцатого года», началась наша первая Отечественная война. Брянский край находился в тылу русских войск и в стороне от путей основного французского наступления. Но это совсем не означает, что великая война за независимость Отечества не затронула Брянск, его жителей и жителей окрестных городов и сёл. Свою долю трудов и воинской славы получили в 1812 году и наши края.

Пророчество севского семинариста

К противостоянию с Наполеоном жители Брянского края стали причастны задолго до 1812 года. В кампаниях 1805 и 1806–1807 годов участвовали офицеры и солдаты, рождённые на брянской земле, Брянский и Севский мушкетёрские полки, орудия, отлитые на Брянском арсенале. Эти события находили самый разнообразный отклик в душах брянских жителей. Ещё в 1807 г., когда русские войска сражались с французами на территории Пруссии, один из студентов самого тогда престижного учебного заведения Брянского края — Севской духовной семинарии — сочинил стихотворное пророчество, в котором сам Наполеон предсказывал себе печальную судьбу:

Кого бояться мне, коль нет уже прусаков?..
Русаков!
Русаков? Но мой меч их воинство пожнёт!..
Нет!
Но и меня убить, конечно, невозможно!..
Можно!
Что будет с Францией, как мой падёт кумир?..
Мир!
Чего мне ждать тогда: увы! я был тиран!..
Ран!
И так не получу я никаких наград?..
Ад!

Брянские новобранцы

К войне с Наполеоном готовиться стали загодя, в том числе и в Брянске. Здесь, как и ещё в 27 русских городах, 10 октября 1808 г. было учреждено так называемое Запасное рекрутское депо в составе шести пехотных рот. Такие депо были сборными местами, где вновь набранные в армию призывники-рекруты проводили первые 8–9 месяцев службы, чтобы привыкнуть к военной жизни. Рекрутские депо считались второй частью общеармейских резервов, и в 1811 году были разделены на три линии. Брянск и Стародуб оказались среди 19 рекрутских депо первой линии.

В самом Брянске лазареты для больных призывников размещались во вновь построенном каменном здании городского магистрата (на месте теперешней гостиницы «Чернигов») и в старом деревянном магистрате на Покровской горе.

7 февраля 1811 г. военный министр Российской империи объявил именной указ императора Александра I «Об учреждении в Брянске и Глухове артиллерийских рекрутских депо».

Указ предписывал перевести существовавшее в Брянске рекрутское депо в Стародуб, куда и перенаправили следовавших в Брянск новобранцев из Тамбовской, Тульской, Гродненской и Виленской губерний. Взамен в Брянске создавалось артиллерийское депо, для формирования которого из Нижегородской губернии перебрасывались 800 новобранцев. Командовать рекрутскими депо офицеров назначали в очередь на год. И вот указ предписывал вновь назначенному начальнику рекрутского депо майору Балахонцову следовать прямо в Стародуб, а прежнему начальнику, майору Гурьеву, подготовить Брянское артиллерийское депо к приёму нижегородских рекрутов. Больных рекрутов предписывалось в Стародуб не брать, а причислять к Брянскому артиллерийскому депо.

По тексту указа можно понять, что переезд рекрутского депо из одного города в другой был серьёзным мероприятием, которое проводилось в сотрудничестве с местными гражданскими властями и главным артиллерийским начальством. Ведь следовало доставить на место не только людей, но и оружие, боеприпасы, обмундирование, подготовить места для проживания. Нужно было рекрутов кормить и охранять, чтобы не подались в бега…

Прошло чуть больше года — и 13 марта 1812 г. вновь последовал именной императорский указ, предписывающий в Брянском артиллерийском депо сформировать шесть новых артиллерийских рот: 63-ю, 64-ю и 65-ю лёгкие, а также 25-ю, 26-ю и 27-ю конные. Эти шесть рот были включены в состав 3-й запасной артиллерийской бригады. В одной лёгкой роте числилось 258 артиллеристов и 12 орудий — восемь 6-фунтовых пушек и четыре 12-фунтовых единорога, в конно-артиллерийской роте военнослужащих было побольше — 289 человек, а также в каждой по 6 единорогов и 6 пушек такого же калибра, что и в лёгкой роте.

Указанный калибр орудий означает, что штатный заряд пушки весил 6 фунтов (около 2,5 кг), а единорога — 12 (около 5 кг). Пушки били главным образом ядрами; единороги — также картечью и разрывными зарядами (гранатами).

Интересно, что хотя брянские артиллерийские роты формировались как запасные, то есть для того, чтобы пополнять из своего состава убыль в кадровых частях, почти все они, кроме одной, сохранились в составе Императорской Русской Армии по крайней мере до 1852 г.: 63-я лёгкая артиллерийская рота — под именем 7-й лёгкой батареи 18-й полевой артиллерийской бригады; 64-я — под именем 6-й лёгкой батареи 12-й полевой артиллерийской бригады; 65-я — под именем 7-й лёгкой батареи 12-й полевой артиллерийской бригады; 25-я конная артиллерийская рота — под именем 11-й лёгкой батареи 6-й конно-артиллерийской бригады; 27-я — как 25-я лёгкая конно-артиллерийская батарея 2-й конно-артиллерийской дивизии 2-го резервного артиллерийского корпуса.

А что же Стародубовское рекрутское депо? 16 марта 1811 г. рекрутские депо приписали к определённым дивизиям русской армии. Соответственно Стародубовское рекрутское депо было закреплено за 7-й пехотной дивизией и пополняло молодыми солдатами входившие в эту дивизию Псковский, Могилёвский, Либавский и Софийский пехотные, а также 36 и 11-й егерские полки.

Под началом генерал-лейтенанта П. М. Капцевича 7-я пехотная дивизия обороняла Смоленск, геройски сражалась на Бородинском поле. Там позиции дивизии находились севернее батареи Раевского. В ходе третьей атаки наполеоновских солдат на батарею Раевского французская лёгкая кавалерийская дивизия атаковала 7-ю дивизию с фронта и правого фланга, после чего, преодолев огонь русской артиллерии, ударила ещё и в тыл. Но разбить стальное каре наших пехотинцев оказалось врагу не под силу. Как рапортовал М. И. Кутузову М. Б. Барклай-де-Толли о действиях 7-й пехотной дивизии, «сия бесподобная пехота, нимало не расстраиваясь, приняла неприятеля сильным и деятельным огнём». Стало быть, хорошо учили солдат в Стародубе. После Бородинской битвы 7-я дивизия была среди частей, прикрывавших отход русской армии за Москву, дралась при Тарутине, Малоярославце и Красном. На Бородинском поле в 1912 г. 7-й пехотной дивизии, в ознаменование её непоколебимой стойкости, был воздвигнут памятник в виде крепостной башни.

Трубчевский магазин

В числе других военных приготовлений того времени на территории Брянского края следует отметить устроенный в Трубчевске главный магазин (склад), один из 29, расположенных от Вильны (Вильнюса) до Калуги и предназначенных для снабжения продовольствием русской армии на западных границах империи. Магазины-склады были организованы по направлениям, ведущим от Немана к Петербургу, Москве и Киеву. Перед войной на них хранилось в общей сложности более 600 тыс. четвертей муки, более 56 тыс. четвертей круп и до 800 тыс. четвертей овса (четверть — это русская мера объёма сыпучих тел, равная 209,91 литра). Объёмы трубчевского хранилища на 1 октября 1812 г. можно представить себе по ведомости, приложенной к рапорту от 8 декабря 1812 г. М. И. Кутузова императору Александру I об организации снабжения армии продовольствием. Итак, в Трубчевске положено было хранить 72 052 четверти муки, 6 754 — круп, 82 183 — овса. Несложно посчитать, какой процент от общего количества запасов это составляет.

В ходе Отечественной войны 1812 года о Трубчевском складе вспомнили очень поздно. Более того, центральные власти даже не озаботились охраной склада. В результате трубчевский дворянин, надворный советник, переименованный ради военного времени в подполковники, Яков Иванович Похвиснев, сформировал из местного населения внутреннее уездное ополчение, которое и взяло под охрану стратегическое хранилище.

Первое упоминание о трубчевских запасах появляется в бумагах М. И. Кутузова только 12 ноября 1812 г., когда русская армия уверенно шла на запад, и её главнокомандующий между делом спросил ведавшего снабжением сенатора В. С. Ланского: «… имеете ли, ваше превосходительство, какие-либо сведения об успехах транспортировки к армии трубчевских запасов?» Вероятно, в ответ на это обращение была составлена 26 ноября 1812 г. ведомость, которую мы уже цитировали. Из той же ведомости можно узнать, что по деревням Трубчевского, Севского и Дмитровского уездов осенью 1812 г. развернулась масштабная работа по производству сухарей для армии: 36 026 четвертей муки с трубчевского склада было отдано «для пересушки в сухари». И вот к двадцатым числам ноября «перепечено уже сухарей в городах Трубчевске и с его уездом 88 908 пудов 8 фунтов, Севске и тамошнем уезде 68 275 пудов 15 фунтов» (в современном исчислении трубчане испекли около 1 423 тонн сухарей, а севцы — около 1 093 тонн).

Узнавший о таком рвении трубчевских и севских жителей сенатор Ланской приказал оставшуюся на других складах муку свозить «в вышеозначенные города и уез-ды для обращения в сухари». 8 декабря был определён конечный пункт доставки трубчевских припасов: белорусские Бобруйск и Речица. Сюда надлежало доставить 40 000 четвертей муки или сухарей, 3 750 четвертей круп и 30 000 четвертей овса «из транспортов, на которых доставляются к армии запасы трубчевские».

Брянский Арсенал

Вернёмся, однако, в Брянск. Самым главным военным объектом в городе был, безусловно, арсенал, или, как его называли в официальных документах конца XVIII века, «казённой каменной пушечной литейной дом». В канун Отечественной войны 1812 г. изготовлением артиллерийских орудий в России как раз и занимались казённые литейные заводы: Александровский (в Петрозаводске Олонецкой губернии), Брянский, Екатеринбургский, Каменский, Петербургский арсеналы и др. Все эти заводы вместе производили 800 орудий в год. При этом только Брянский арсенал с 1803 по 1809 год изготовил 880 стволов, 603 орудийных лафета и 1177 зарядных ящиков.

Брянские пушки участвовали уже в самых первых сражениях русских с Наполеоном, чему есть материальное подтверждение. Например, в коллекции петербургского Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи хранится отлитая в 1802 году на Брянском арсенале 6-фунтовая полевая пушка образца 1795 года. 27 января 1807 г. в битве с французами при Прейсиш-Эйлау в это только что заряжённое орудие попало французское ядро и образовало большую вмятину, закупорившую заряд в стволе.

В итоге ядро и заряд находятся в этой брянской пушке уже более 200 лет. В Бородинском сражении также стреляли брянские орудия. В декабре 1812 года у Колоцкого монастыря нашли зарытые после Бородинского боя 24 орудия, 17 из которых были русскими. Среди этих семнадцати находились два ¼-пудовых единорога, отлитых в Брянске соответственно в 1804 и 1806 годах.

Вообще же, по подсчётам военного историка Л. Г. Бескровного, уже в ходе Отечественной войны, в сентябре — октябре 1812 года, главная русская армия получила из Брянска 216 орудий.

Основным зданием Брянского арсенала был так называемый литейный дом, выстроенный в 1783–1785 гг. на Московской, или Большой, улице (ныне ул. Калинина). В литейном доме отливали артиллерийские орудия. На рубеже XVIII–XIX веков здесь находились то две, то три медеплавильные печи. Здание литейного дома сохранилось, в нём до недавнего времени располагался Дом культуры завода «Арсенал» (или, если кому-то   привычнее, «Дормаш»). К литейному дому примыкал ряд строений, образуя на берегу Десны как бы небольшую прямоугольную промышленную крепость. В описании завода, сделанном в 1824 году, сказано, что за год Брянский арсенал может приготовить более 200 орудий со всеми к ним принадлежностями. В начале 1809 года на Брянском арсенале трудились около 900 работников, из которых около 500 были мастеровыми, то есть квалифицированными кадрами.

В 1810 году на Брянском арсенале стали накапливать значительное количество боеприпасов: 640 зарядных комплектов для единорогов (в комплекте было 80 зарядов), 1280 аналогичных комплектов для 12-фунтовых пушек, 299 пудов пушечного пороха, а также ружейные патроны, патронную бумагу, ружейные кремни, гранатные трубки и т. п.

Основным хранилищем готовой продукции арсенала и боеприпасов были склады так называемого Галерного двора, доставшиеся заводу от основанного когда-то   Петром Великим Брянского адмиралтейства. Эти склады находились на той же Московской улице, что и арсенал, только вблизи так называемого Чёрного брода. Предшественник известного современным брянцам Чёрного моста был построен гораздо позже, по крайней мере после 1823 года. Сейчас на месте Галерного двора пустырь, огороженный забором, а ещё в 1970-х годах деревянные складские помещения там стояли.

Видимо, для размещения вновь накопленных боеприпасов, в Брянске выстроили несколько деревянных сараев. Два из них — один на Галерном дворе, второй у Тимоновки — служили артиллерийскому ведомству более 40 лет.

Также 18 мая 1812 г. для сохранения размещённых в городе артиллерийских запасов очередным именным указом было предписано сформировать в Брянске артиллерийский гарнизон по штатам «меньших крепостей». Вероятно, именно этим гарнизоном «со всевозможной деятельностью и трудолюбием» командовал подполковник Иевлев, которому М. И. Кутузов адресовал 13 сентября 1812 г. приказание о задержке в Орле четырёх брянских артиллерийских парков и о передаче боеприпасов из этих парков 1-й и 2-й армиям.

Дело в том, что в канун Отечественной войны 1812 года в Брянске для хранения и доставки к войскам накопленных боеприпасов были учреждены 4 артиллерийских парка 2-й линии: № № 31, 32, 33 и 34. Эти парки обслуживала рота упоминавшегося уже Брянского артиллерийского гарнизона. Боеприпасы 31-го брянского запасного парка шли на пополнение подвижных парков 1-й Западной армии, а боеприпасы 32-го, 33-го и 34-го предназначались для 2-й Западной и 3-й Резервной обсервационной армий.

Учитывая такое значение Брянского арсенала, стоит ли удивляться, что назначенный в 1806 году управляющим Киевским и Брянским арсеналами, друг занимавшего в 1808–1810 годах пост военного министра графа А. А. Аракчеева, артиллерии генерал-майор Фёдор Астафьевич (Евстафьевич) Бухмейер (1764–1841) оказался летом-осенью 1812 года главным воинским начальником на пространстве от Брянска до Рославля, Калуги, Орла?

И стоит ли по той же причине удивляться, что в рапорте государю императору о причинах оставления Москвы М. И. Кутузов писал 4 сентября 1812 г.: «Осмеливаюсь всеподданнейше донести Вам, Всемилостивейший Государь, что вступление неприятеля в Москву не есть ещё покорение России. Напротив того с войсками, которых успел я спасти, делаю я движение на Тульской дороге. Сие приведёт меня в состояние защищать город Тулу, где хранится важнейший оружейный завод, и Брянск, в котором столь же важный литейный двор, и прикрывает мне все ресурсы, в обильнейших наших губерниях заготовленные».

Небесная защита

Вероятно, непосредственную близость военной грозы в 1812 году брянские жители почувствовали в начале августа. Дело в том, что с 4 по 6 августа проходило кровопролитное сражение за Смоленск, и наверняка часть беженцев из этого города оказалась в Брянске. После отхода русских войск от Смоленска между этим городом и Брянском никакой серьёзной русской силы, способной удержать французов, не осталось. И хотя отправленный атаманом М. И. Платовым 7–8 августа казачий разъезд на участке от Рославля до Ельни «неприятеля движений нигде не открыл…», было неясно, куда повёрнут французы. У брянцев, таким образом, были все основания опасаться нашествия неприятеля.

Более того, можно предположить, что горожан посетил в те дни буквально мистический ужас. Вероятно, у многих сохранились в памяти слова объявления Святейшего Правительствующего Синода Православной Всероссийской Церкви от 13 декабря 1806, наделившие Наполеона прямо демоническими чертами: «Неистовый враг мира и благословенныя тишины, Наполеон Бонапарте, самовластно присвоивший себе венец Франции, и силою оружия, а более коварством распространивший власть свою на многие соседственные с нею государства… Ещё во времена народного возмущения, свирепствовавшего во Франции во время богопротивной революции, бедственной для человечества и навлёкшей небесное проклятие на виновников её, отложился он от Христианской веры, на сходбищах народных торжествовал учреждённые богоотступниками идолопоклоннические празднества, и в сонме нечестивых сообщников своих воздавал поклонение, единому Всевышнему Божеству подобающее, истуканом, человеческим тварям и блудницам, идольским изображением для них служившим.

В Египте приобщился он гонителям церкви Христовой, проповедовал алкоран Магометов… Наконец, к вящему посрамлению оной, созвал во Франции иудейские синагоги… и теперь помышляет соединить иудеев, гневом Божиим рассыпанных по всему лицу земли и устремить их на испровержение Церкви Христовой и  (о, дерзость ужасная, превосходящая меру всех злодеяний!) на провозглашение лжемессии в лице Наполеона».

Не обнаружив в таком жутком настроении военной себе защиты, брянцы обратились к Небесной Заступнице. В воскресенье 11 августа 1812 года жители города и его окрестностей пришли в пригородный Брянский Свенский Успенский монастырь на поклонение древней чудотворной Свенской иконе Божией Матери. В какой-то момент паломникам пришла в голову мысль взять чудотворный образ и обнести его крестным ходом вокруг Брянска, дабы оградить родной город духовной стеной от неприятеля. Тотчас крестный ход и состоялся. Судя по позднейшим описаниям, в крестном ходе и сопутствующих ему богослужениях помимо благочестивых горожан участвовало всё брянское духовенство.

Чудотворную сопровождал иеромонах от братии Свенского монастыря. Настоятель же монастыря провожал чтимый образ от святых ворот обители и встречал там же. Торжественную процессию во главе с чудотворной Свенской иконой Божией Матери горожане встречали с крестами, иконами и святыми хоругвями из всех брянских церквей на горней площадке у госпиталя (пересечение современных улиц Урицкого и Красноармейской), где в ожидании святыни пели кондак Богоматери «Всех скорбящих радость». Объединённая процессия двигалась к городскому собору на набережной. От собора крестный ход шёл через арсенал и далее по Московской (ныне Калинина) улице за заставу, туда, где сейчас находится поворот к железнодорожному вокзалу. Отсюда через Тихвинскую церковь и Ямскую слободу ход поднимался в Петропавловский монастырь, шёл мимо Лесных сараев, где была краткая остановка, к острогу (современному следственному изолятору), оттуда на Красную станцию (к теперешнему автовокзалу) и снова в собор. Отсюда почётнейшие горожане на своих руках возвращали икону в Свенский монастырь. В последующие годы мероприятия подобных крёстных ходов продолжались два дня.

Народная война

Между тем горожанам потребовалось время, чтобы убедиться в заступничестве Царицы Небесной. В те дни, о которых идёт речь, группы французских мародёров стали пробираться к соседнему с Брянском городу Смоленской губернии Рославлю. Большая часть здешних домовладельцев, нагрузив подводы своими пожитками, отправилась вместе с семьями в Брянск и Мглин. Начальство не отставало от своих подчинённых. Как сообщал начальнику Брянского арсенала генерал-майору и кавалеру Фёдору Астафьевичу Бухмейеру рославльский городской голова Иван Полозов, 13 августа из Рославля в Калужскую губернию уехал «в виду приближения неприятеля» смоленский губернский предводитель дворянства, 19 августа — члены уездного и земского судов, соляной пристав и почтовая экспедиция, наконец 20 августа — городничий.

Однако не растерялся как раз городской голова Иван Полозов. Он, по всей видимости, создал что-то   вроде партизанского отряда и уже 26 августа просил генерала Бухмейера принять в Брянске 49 пленённых его людьми французов, а к 28 августа пленных французов, поляков, испанцев накопилось в Рославле более 300 человек. 80 из них также отправили в Брянск, остальных в Орёл и Мглин. Иван Полозов просил генерала Бухмейера помочь брошенному начальством Рославлю деньгами и  «хотя бы малым числом военных лиц и одним начальником, к которому могут присоединиться усердные здешние граждане и сберегать город от шатающихся неприятельских мародёров». Бухмейер не отказал и вытребовал у проходившей через Брянск команды знаменитого 8-го Донского казачьего Василия Алексеевича Иловайского 12-го полка 30 конных казаков, которых 3 сентября послал в Рославль. Так, волей случая Брянский арсенал стал в конце августа 1812 года своеобразным штабом народной войны на пространстве от Брянска до Рославля.

Восхищённый действиями Ивана Полозова, начальник Брянского арсенала писал 7 сентября 1812 года управляющему департаментами военного министерства генерал-лейтенанту князю Алексею Ивановичу Горчакову: «… Поступок Рославльского градского головы купца Полозова, которого единое рвение и истинная преданность Российскому престолу могли удержать в городе, несмотря на то, что город начальством оставлен, а распоряжениями его удержан город и сие время… Сверх того поймано довольно значительное число мародёров, разорявших уезд и истреблявших владельческие дома». Позже Иван Полозов, как не имеющий чина и, следовательно, не подлежащий награждению орденом, был отмечен золотой медалью на Владимирской ленте.

Во главе ещё одного отряда, с которым имел дело генерал Бухмейер, стоял дьячок Пятницкой церкви села Костыри Савва Крастелёв. Ещё 12 августа этот священнослужитель сотоварищи захватили пятерых французских мародёров, грабивших господский дом в его родном селе. Пленных отправили в Брянск, откуда на помощь дьякону начальник арсенала прислал 10 казаков. Отважный отец Савва погиб в бою с французами.

Наконец особенно прославился в Ельнинском и Рославльском уездах «личною храбростию и благоразумными распоряжениями» «кордонный начальник» коллежский асессор князь Иван Григорьевич Тенишев, о подвигах которого в 1815 году была даже написана книга. Смоленский губернатор барон К. И. Аш сообщал в представлении о ходе войны в Рославльском уезде, что отряд князя Тенишева переловил более 400 мародёров и  «не допустил неприятеля добраться до Брянского арсенала», что «энергичными и самоотверженными усилиями» князя «были отражены все попытки многочисленных неприятельских отрядов… пробиться из Ельни через Рославль прямо к Красному». За эти свои деяния князь Тенишев «по представлению Главнокомандующего князя Кутузова удостоился Высочайшего внимания и награждения орденом св. Владимира 4-й степени с бантом».

Надо сказать, что род князей Тенишевых тесно связан с Брянским уездом. Например, князь Вячеслав Вячеславович Тенишев, вероятно, правнук героя 1812 года, был последним брянским уездным предводителем дворянства. Одно из родовых гнёзд этого рода, село Тенешево, находится вблизи станции Белоглавая, между Жуковкой и Клетнёй…

Пример рославльцев оказался заразителен, и брянское дворянство, хотя в Орловской губернии ополчение и не собиралось, за свой счёт организовало внутреннее уездное ополчение под командованием майора барона Петра Ивановича Витте. Отряд майора состоял из 505 человек, в том числе 263 бойца были кавалеристами. Ополченцы расположились на границе Брянского и Рославльского уездов «для отвращения неприятельских войск от вступления в Брянский уезд».

Отставной подполковник Дмитрий Николаевич Тютчев (1765–1828), дядя поэта, брянский, карачевский, севский и курский помещик, также нёс кордонную службу на границе Брянского и Рославльского уездов с 50 своими крепостными «казаками». Однако в приказании М. И. Кутузова орловскому гражданскому губернатору П. И. Яковлеву от 8 ноября 1812 г. подполковник Тютчев назван уже начальником Дмитровского ополчения.

Между тем события стали развиваться серьёзные: 14 сентября 1812 года значительный отряд французов — от 200 до 500 человек — смял ополченческие кордоны и на исходе дня ворвался в Рославль. Оккупанты разграбили дома зажиточных горожан, взяли с жителей контрибуцию, разграбили казённые соляные и винные склады и через день ушли из Рославля. Этот французский отряд, преследуя казачий разъезд, продвинулся на 15 вёрст в сторону Брянска. В ответ барон Витте выступил с брянскими ополченцами в деревню Салынь и разослал разъезды по Смоленской и Рогнединской дорогам, а брянский уездный предводитель дворянства Александр Фёдорович Камынин обратился за помощью к армии.

Сведения Камынина подтвердил начальник Черниговского ополчения граф Николай Васильевич Гудович.

Помощь от Кутузова

М. И. Кутузов отнёсся к налёту французов на Рославль более чем серьёзно, что видно из письма фельдмаршала адмиралу П. В. Чичагову от 26 сентября 1812 года: «200 человек неприятелей вступили в город Рославль, откуда угрожают Брянску, в коем, как известно вашему высокопревосходительству, находится артиллерийский арсенал. Для уничтожения сих неприятельских намерений предписал я начальнику Калужского ополчения генерал-лейтенанту Шепелеву послать в угрожаемое место достаточный отряд, снабдив оный артиллериею и казаками». За день до этого сообщения М. И. Кутузов действительно предписал командовавшему Калужским ополчением генерал-лейтенанту Василию Фёдоровичу Шепелеву (1768–1813) «сформировать… Калугского ополчения с присовокуплением к оному части регулярных войск и 9 пушек… 5000-й корпус, поручить оный кому из надёжнейших чиновников по вашему выбору, коим дать направление к помянутому городу Брянску».

Брянским корпусом командовал сам генерал-лейтенант В. Ф. Шепелев, которому М. И. Кутузов дал такие полномочия 30 сентября. Опасения относительно Брянска усилились у главнокомандующего тогда, когда он узнал от того же Шепелева, что союзный Наполеону «в Кричеве живущий помещик Голынской в Белоруссии собирает и вооружает до 30 000 Речи Посполитой противу войск наших и действовать преднамеревается к Мглину и Брянску».

Кутузов 1 октября 1812 года сообщал императору Александру I о возможном ударе на Брянск и Мглин со стороны Белоруссии, но предполагал, что калужские ополченцы отобьются. К корпусу генерала Шепелева главнокомандующий причислил три казачьих полка.

И вот генерал-лейтенант Шепелев доложил, что город Рославль авангардом от отряжённого корпуса в город Брянск занят. 27 октября Калужскому ополчению следовало уже идти на Мстиславль.

Вероятно, узнав в 20-х числах октября о взятии Рославля Калужским ополчением, брянцы со всем городским духовенством вторично совершили крестный ход со Свенской иконой Божией Матери: «В возблагодарение Царице Небесной за… спасение града и страны от нашествия неприятельского». По окончании этого крестного хода в Брянск пришло известие об оставлении французами Москвы 11 октября.

Накликанное несчастье Пана Голынского

А что же с 30 тысячами «посполитого рушенья», которое собирал в Могилёвской губернии шляхтич Голынский для удара на Мглин и Брянск? Если 1 октября 1812 г. Кутузов ещё не придавал особенного значения этому намерению, то уже 21 октября он приказывает начальнику Черниговского ополчения генерал-лейтенанту графу Николаю Васильевичу Гудовичу (1758 (1756) –1841) объединить под своей командой Черниговское и Полтавское ополчения и  «приближиться к Белоруссии». Черниговское ополчение было мощной силой в 25 786 человек с сорока орудиями. Ратники были разделены на 10 пеших и 5 конных полков. Из ныне входящих в Брянскую область земель Новозыбковский уезд отправил в это ополчение 2241 человека, составлявших свой полк, Суражский уезд — 2334 человека, Стародубский — 1835, Мглинский — 1590. Мглинским отрядом командовал брат начальника ополчения, действительный статский советник граф Пётр Васильевич Гудович (1759 — после 1833), в прошлом гвардейский офицер в чине бригадира, помещик села Жукова Мглинского уезда. Именно графу Петру Гудовичу с его мглинским ополчением и было суждено наказать пресловутого Голынского.

Итак, 22 октября Кутузов предписал начальнику Черниговского ополчения употребить «все способы занять г. Могилёв без малейшей потери время, если только будет возможно».

9 ноября к Могилёву пришли Калужское ополчение и отряд Дениса Давыдова. Таким образом, к 20 ноября у графа Н. В. Гудовича под началом скопилось под Могилёвом до 70 тысяч ополченцев. Масса эта разошлась по окрестным имениям и принялись грабить местную шляхту, которая ещё в сентябре собиралась выступить на стороне Наполеона и идти на Брянск.

Мглинские ополченцы под началом графа Петра Гудовича, брата начальника Черниговского ополчения, пожаловали в имение воинственного Голынского. Весной 1813 г. Голынский (иначе Галинский), «пожилой поляк…, одетый в свой национальный костюм», в карете шестернёю приезжал во Мглин жаловаться, теперь уже как российский подданный, на действия ополченцев, и жалобы его записал находившийся во Мглине пленный французский офицер Доминик-де Ла-Флиз. Так вот, «в ноябре месяце 1812 года… когда фельдмаршалом Кутузовым повелено было графу Николаю Гудовичу в назначенный им день быть в Могилёве для того чтобы помешать отступлению французов, граф решился с 30 000 набранными казаками двинуться по назначению, предоставляя брату пополнить это число 10 тысячами и затем присоединиться к нему. Так и было сделано. Но едва младший Гудович вступил с войском своим в Литву (то есть Белоруссию.— Прим. автора), как начал грабить польских помещиков, обирая их дочиста и отправляя награбленное в своё имение, лежавшее за Мглином. Тут было всё: оружие, серебро, мебель, экипажи, съестные припасы, водка, стада, заводские лошади, полотна и сукна фабричные и т. д. Между прочим, похищена была дорогая, украшенная брильянтами сабля в 60 тысяч рублей, дар Петра Великого деду Галинского, под предлогом, что она может послужить оружием против русских. Офицеры ополчения не отставали от своего начальника и также бессовестно грабили на свою руку. Предлогом этого грабежа служило намерение не оставлять ничего в добычу французам и помешать полякам в  «подании помощи неприятелю». То ли по жадности, то ли по врождённой смекалке, но граф захватил у Голынского двух мастеров-ткачей, одного фламандца, другого голландца, «посадил их в своей Ивановке в тюрьму и заставил их даром учить крестьян ткацкому делу. И оба эти несчастные пленные остались бы у него в вечной кабале, так как граф тихонько перевёл их в другую деревню». Пленников разыскал и освободил мглинский уездный предводитель дворянства Александр Павлович Скорупа.

Конечно, во Мглине Голынский никому, даже французам, не рассказывал о недавних своих угрозах России. Напротив, он говорил всем и каждому, что «был предан императору Александру и четверо его сыновей служили в гвардии», не уточняя, правда, в чьей гвардии. Основанием же для жалоб служили поляку не столько его мнимые  «верноподданнические настроения», сколько изданный в декабре 1812 г. манифест русского императора о том, что в Могилёвской губернии «все вообще жители, даже и те, которые имели кривые поступки, прощаются, то и не вправе уже никто делать каких-нибудь изысканий над подпавшими по легкомыслию в поступок».

Таким вот курьёзом закончились осенние страхи 1812 года в Брянске.

Перед заграничным походом

Но Брянск в 1812 году, как мы видели, не только боялся. Город и его округа по-прежнему немало делали для русской армии, которая в декабре 1812 года уже готовилась к заграничному походу против Наполеона.

Так, из рескрипта императора Александра I М. И. Кутузову от 9 ноября 1812 г. можно узнать, что генерал Милорадович в те дни привёл в расположение главной армии три артиллерийские запасные бригады, одна из них была сформирована в Брянске. В том же документе император предлагал главнокомандующему определить необходимое для текущего состояния армии число артиллерийских бригад, в которые собрать от всех частей исправные орудия, зарядные ящики с полным числом зарядов, укомплектовать эти части офицерским и рядовым составом, лучшими лошадьми, исправной упряжью и обозом: «А затем остальные все роты обратить к Брянску, где посредством арсенала тамошнего может артиллерия исправиться в продолжении зимы, укомплектуясь в то же время людьми и лошадьми». Таким образом, в Брянске был создан колоссальный артиллерийский резерв.

По тому же принципу, что и артиллерию, переформировывали тогда и кавалерию. В частности, Кутузов предписывал 9 декабря 1812 года из кирасирских полков «остающихся… сверхкомплектных штаб- и обер- и унтер-офицеров отправить для нового формирования в город Стародуб». Следовательно, в Стародубе был в декабре 1812 г. создан армейский резерв русской тяжёлой кавалерии, подобный артиллерийскому резерву в Брянске.

***

Осенью 1812 года продолжались поставки из разных городов Брянского края продовольствия для русской армии. Продолжались и добровольные пожертвования. По подсчётам брянского историка Л. Ф. Осипенко, только внутреннее ополчение обошлось Брянскому уезду в 40 с лишним тысяч рублей. Но помимо этого брянские дворяне собрали для армии более 19 тыс. рублей, а купцы и мещане — 10 тысяч. Дворяне же на продукты для армии истратили 24,5 тыс. рублей, а на доставку продовольствия и фуража к армии 25 тыс. рублей. На госпиталь в Орле брянские дворяне собрали 1284 рубля.

Самыми активными брянскими жертвователями стали в 1812 году городской голова Иван Утинков, гласные городской Думы Илья Головачёв, Алексей Комарёв, Кирилл Ложечников, сборщик пожертвований И. Вязмитин, а также городничий Осип Осипович Вейтбрехт и уездный предводитель дворянства Александр Фёдорович Камынин.

Ад для солдат Бонапарта

А что же незваные гости? Зиму 1812–1813 годов в Брянском крае существовала угроза от банд отколовшихся от французских войск мародёров. Шайки эти бродили по брянским лесам и могли оказаться где угодно. Для отпора этой публике Кутузов 21 ноября распорядился разместить в Брянске и Карачеве гарнизоны — по одному пешему полку Тульского ополчения на город.

А ещё по брянским лесам брели под конвоем ополченцев всю осень и зиму пленные многоязыкой наполеоновской армии, и это было поистине печальное зрелище.

Капитан Демьян Де-ля-Флиз, военный медик 2-го гренадерского полка Императорской французской гвардии, был взят в плен в сражении под Красным 18 ноября 1812 г. Колонна пленных, в которой он находился, направлялась через Рославль и Рудню во Мглин. Капитан так описал свой путь: «Офицеров посадили в сани. Пройдя несколько вёрст, пришли к деревне, и глазам нашим представилось жалостное зрелище толпы пленных французских солдат, которых окружали до тридцати казаков (ополченцев) … Пленных было слишком триста человек всяких полков и всякого оружия. Всё это было измучено, истощено; многие едва держались на ногах, другие опирались на костыли. Им раздали немного сухарей из грубого ржаного хлеба. Казаки тормошили их безжалостно и по временам били их кнутом без всякой причины. <…>Поехали далее и были свидетелями умерщвления многих наших солдат; только нас, офицеров, не трогали… Среди ночи пришли в большое село. Нашим бедным солдатам велено было оставаться ночевать в поле, где и разведён был огонь. <…> 3-го декабря мороз усилился. Отправились в дорогу довольно рано. В этот день ожидало нас печальное зрелище: большое число трупов наших товарищей валялось на дороге; из чего мы заключили, что перед нами следовали ещё колонны пленных. На каждой версте лежало или по одному, или по несколько трупов. Одни были обнажены, другие покрыты лохмотьями мундиров. Около этих трупов возились собаки, и, когда мы проходили мимо, они бросались на нас с лаем, как бы грозя истерзать нас, если мы тронем их добычу. Мы насчитали до пятидесяти тел по всей дороге. <…> Пройдя несколько лесов, пришли к Мглину».

Из находившихся в партии-де Ла-Флиза 326 пленных до Мглина дошло 130. И хотя Мглин-де Ла-Флизу не понравился: «Мглин, хотя и уездный город, однако, так плохо обстроен, что скорее походит на деревню», но французам здесь выдали добротную тёплую одежду, жалование за год, а когда «дети из простого народа» стали дразнить пленных: «Француз-капут», городничий велел наказать этих ребят. Когда же пришла пора в 1814 г. французам ехать домой, пленным офицерам выдали от имени русского императора по 300 рублей на дорогу.

Надо сказать, что французы, в свою очередь, обходились с русскими пленными очень жестоко, не делая различий между офицерами, чиновниками и солдатами. Предельно откровенно описал свой путь от Москвы до Парижа в колонне пленных почепский уроженец подпоручик Василий Перовский.

Пленные французы гибли той же зимой и по дороге из Рославля в Брянск — иногда по 13 человек за ночь. У западной окраины Брянска было достаточно французских трупов, которые по весне городничий распорядился зарыть в Любажском логу. По Брянску такого рода статистика не найдена, а вот в Рославле с 6 ноября 1812 г. по 20 апреля 1813-го было сожжено 3 500 и зарыто 1500 человеческих трупов. Немногим меньше по Рославльскому уезду. Это и был тот ад, который напророчил Наполеону в 1807 году безвестный севский семинарист.

***

Брянцы знали, кого благодарить за избавление от иноземного нашествия. Они решили увековечить тот крестный ход со Свенской иконой Божией Матери, которым обошли свой, как казалось, беззащитный город 11 августа 1812 года. И вот 31 июля 1814 года вышел указ, учреждавший ежегодный крестный ход «в память избавления города Брянска и всей здешней страны заступлением Царицы Небесной в 1812 году от нашествия французов и с ними двадесяти язык».

А 1 января 1815 года горожане устроили новую золотую ризу на чудотворную Свенскую икону Божией Матери «в память того же славного избавления от нашествия французов».

Юрий CОЛОВЬЁВ
Автор сердечно благодарит Дениса Титкина
за предоставленные фотографии старого Брянска