За Волгу-Матушку! За Сталинград!

«Немцы жили по расписанию только до Сталинградской битвы, — вспоминает фронтовик Борис Шапошников.— Поначалу мы ещё слышали звукиих губных гармошек, когда фашисты отдыхали после обеда, знали, что ночью самоуверенный враг преспокойно ляжет спать. Но после Сталинграда им пришлось отказаться от своего распорядка. И нам за это пришлось заплатить огромной ценой». Борис Васильевич рассказал «Брянской ТЕМЕ» о своём фронтовом пути от Волги до Балтийского моря, от Сталинградской битвы до Великой Победы.

Я родился на Волге, воспетой и в грустных песнях бурлаков, и в восторженной лирике поэтов, — в селе Никольское Астраханской области, в 200 километрах от Сталинграда.

Я наспех сдавал экзамены за десятый класс, когда Никольское бомбила немецкая авиация. В районе нашего села была организована переправа через реку, и фашисты сделали её очередной своей целью.

Я видел Волгу, горящей от пролитой нефти, видел разрушенные корабли, проплывавшие вниз к Каспию, видел трупы солдат в 42-м…

* * *

Меня призвали в Красную армию, когда обстановка в нашей стране была крайне тяжёлой: немцы рвались к предгорьям Кавказа, к матушке-Волге, к Сталинграду.

В июле 1942 года нас, призывников, погрузили на баржу для отправки в Астрахань, где готовились резервные части для Сталинградского фронта. Помню, это было вечером. На берегу Волги у причала собралось всё село — с грустью провожали мальчишек на фронт. Младшие мои сёстры и брат окружили маму. Она еле держалась на ногах и не могла скрыть слёз: «Ну, сынок, ты, наверное, больше не вернёшься…» А я лишь ответил: «Как же не вернусь-то, мама…»

Вот так и поплыли мы на этой барже на войну. Мне было всего восемнадцать лет.

* * *

Когда началась Сталинградская битва, Верховное Главнокомандование со всех сторон подтягивало резервы к Астрахани, и они растворялись в калмыцких степях.

Нас обмундировали, обеспечивали всем необходимым и распределяли в уже сформированные части. В сентябре — октябре 1942 года с нами проводили занятия по боевой подготовке. Мы изучали тактику боя, стреляли, бросали гранаты в цель. В конце октября я принял воинскую присягу и стал красноармейцем 889-го стрелкового полка 248-й стрелковой дивизии.

Все сформированные части и соединения на территории Астраханской области были готовы к совершению марша и участию в сражении под Сталинградом. Наша дивизия получила приказ совершить многокилометровый марш в район юго-восточнее легендарного города с задачей вступить в бой. Мы шли день и ночь по калмыцким степям. На подступах к Сталинграду мы неоднократно подвергались авианалётам противника, открывали огонь по самолётам и снова шли на указанный рубеж.

23 ноября наша дивизия совместно с другими соединениями вышла севернее населённого пункта Яшкуль, а 27 ноября все части ударной группировки, в том числе и наша 248-я стрелковая дивизия, перешли к обороне на внешнем кольце окружения немецкофашистских войск под Сталинградом. И там же группа немецких армий под руководством фельдмаршала Манштейна стремилась деблокировать окружённую в Сталинграде армию фельдмаршала Паулюса.

Бились мы до конца декабря 1942 года, пока войска Манштейна не были опрокинуты в сторону Ростова и не оказалась в сталинградском «мешке» группировка Паулюса, которому вместе со званием фельдмаршала в преддверии великой битвы был дан приказ — стоять насмерть.

* * *

Первую бомбёжку я пережил ещё в Никольском, первое боевое крещение получил на подступах к Сталинграду. Честно скажу: из окопа вперёд нас толкал не страх или, как сейчас любят говорить «стадное чувство», мол, все побежали, и я побежал. Нет! Это было чувство долга. Только любовь к Родине и чувство ответственности за её (и своё!) будущее заставляло нас выскакивать из окопа навстречу массе огня. В мир, где каждая твоя секунда может стать последней.

Недаром именно в этот период войны вышел приказ товарища Сталина № 227. Недаром верховный главнокомандующий откровенно сказал: противник находит всё новые силы, старается проникнуть к Волге. Мы потеряли Белоруссию, Украину, Прибалтику. У нас стало меньше хлеба, нефти и всего прочего. Отступить — значит потерять Родину. Ни шагу назад! Вот такой нам был дан приказ.

* * *

Мы шли в атаку, не думая, что нас может сразить пулей. И рядом частенько приходилось слышать слова: «Мама!» и «За Родину!». Для нас это было едино. Мы были простыми смертными, не все из нас уцелели, но мы выполнили свой священный
долг перед Отечеством.

* * *

На войне не бывает лёгких боёв. Везде смерть. Под Сталинградом трассирующие пули летели словно мухи, словно огромные хлопья первого снега поздней осенью.

Рядом падали солдаты — один, второй, третий. В такие моменты я не думал о страхе и смерти, только шёл вперёд.

* * *

Сапёрная лопатка — добрый друг солдата. Первое, что нужно сделать при перемене позиции, — окопаться. Не важно, рыхлая под ногами земля или промёрзшая, необходимо сразу же вырыть углубление, чтобы спрятать голову. Остальное — подождёт. Если есть возможность, роешь глубже и глубже, пока вновь не поступит команда: «В атаку! Вперёд!»

Спать на войне некогда. Да и сном в обычном понимании 15-минутные периоды дремоты назвать сложно. Немного подремал, стоя в окопчике, и снова в бой.

Конечно, порой у солдат на передовой появлялась возможность погреться в землянке. После длительных боёв нас сменяли боевые товарищи, а мы по-пластунски добирались до тыла, где могли провести в укрытии хоть какое-то время.

* * *

Полевая кухня не всегда поспевала за войсками. Иногда больше суток оставались голодными. Потому что, решая, что лучше взять в марш-бросок — консервы или патроны, выбирали патроны. Иногда питались продуктами из сухих пайков: сухарями, мясными или рыбными консервами, кусочками сахара. Помню, как однажды я готовил себе рисовую кашу. Собрал лёд у дороги, растопил его. И хоть старался я снять грязно-коричневую пену с закипающей каши, песок всё равно скрипел на зубах.

А бывало, что походная кухня готовила на сто семьдесят человек, а нас осталось всего пятьдесят. Вот тогда мы наедались на двое суток — за себя и за погибших товарищей.

И, как сейчас, помню, пусть столько лет уже прошло, гороховый суп-пюре с мясом…

* * *

Рядовой воюет с врагом на расстоянии взгляда — я видел фашистские оскалы, слышал, как они шипели: «Русиш, сдавайся!»

Ведь начинал я обычным рядовым стрелком с винтовкой. Потом мне доверили ручной пулемёт, а в конце боёв под Сталинградом я стал вторым номером противотанкового ружья.

* * *

Чтобы попасть в танк из противотанкового ружья, надо подпустить его (самое дальнее!) на пятьсот метров. А чтобы быть уверенным, что пробьёшь его броню, надо подпустить смертоносную машину на триста метров. И стрелять надо не в лобовую, а выбрать момент и ударить сбоку— так надёжнее.

Ну и ещё одно средство против танка — связка гранат. Чтобы это достаточно тяжёлое орудие достигло цели, танк нужно подпустить к себе на двадцать метров. И если не успеешь скрыться за три секунды, сам будешь поражён.

* * *

Как-то лежал я в госпитале, к нам пришёл корреспондент и говорит: «Почему у вас у всех тут руки-ноги, руки-ноги раненые?!» А ему отвечают: «А те, кому в голову попало, там и остались…»

* * *

В войну я трижды был ранен: в 1943-м, в 1944-м и в 1945-м.

Первое ранение случилось под Сталинградом, в боях за населённый пункт Дивное. На рассвете 13 января 1943 года на боевые порядки нашего полка обрушился шквал артиллерийско-миномётного огня, дрогнула земля, всё заволокло дымом. Батальоны первого эшелона залегли и открыли огонь по наступающим во весь рост фашистам. Это была их психическая атака.

Первым номером противотанкового ружья был ефрейтор Михаил Розгонов— «старый» солдат-фронтовик. В роту к нам он прибыл после ранения. И был он всего лет на пять старше меня.

Розгонов и я лежали в наспех оборудованной позиции и ждали выгодного момента для эффективного выстрела по танкам противника. Командир взвода охрипшим голосом подавал команды: «По пехоте и танкам — огонь!» Прогремел наш выстрел из противотанкового ружья. Этот выстрел произвёл ефрейтор Розгонов. Я подавал патроны, а он стрелял и стрелял по вражеской технике. В этом бою были подбиты десятки немецких танков. Я видел, как после очередного нашего выстрела остановился и загорелся вражеский танк…

И вдруг я почувствовал сильный удар по ноге — встать не мог. Розгонов схватил меня за руку и волоком потащил в тыл по снегу. Я неожиданно для себя заплакал, на что мой товарищ ответил: «Боря, да ты должен радоваться. Ты в госпиталь попадёшь. Тебя вылечат, и война закончится».

В госпиталь я действительно попал, но война не закончилась. Меня подлечили и снова отправили на фронт. Второй раз я был ранен под Ригой. Этот осколок до сих пор в моём теле, оброс уже плотью.

Третье — получил при штурме Кёнигсберга. В цитадели врага мне осколком насквозь продырявило правую руку. Пальцы уцелели, но безымянным я не мог управлять. Медики приняли решение ампутировать палец, чтобы боец снова стал в строй.

* * *

Три ранения было, но ни разу не болел простудой. Видимо, организм максимально мобилизовал силы для самосохранения. А ещё многое зависит от самого солдата. Один не поленится, портянки перемотает и пойдёт в бой с сухими ногами. А другой сутки с мокрыми ногами провоюет и заболеет. На войне во всём важна постоянная ответственность за каждый момент.

* * *

После первого ранения под Сталинградом я направился на Южный фронт. Мы ехали по сожжённой и разорённой земле, мимо сёл, от которых остались только печные трубы да пепел вместо домов. Донбасс фашисты старались удержать. Оставление его и центральной Украины повлекло бы к утрате угля, продовольствия, аэродромов. В 1944 году я окончил курсы младших лейтенантов, и меня направили на Первый Прибалтийский фронт. Командование взводом я принимал в бою.

Мы участвовали в освобождении Белоруссии, затем двинулись в Прибалтику — освобождали Ригу, Даугавпилс, штурмовали Кёнигсберг. За боевые действия севернее Кёнигсберга я был награждён орденом Красного Знамени.

* * *

Во взводе, которым я командовал, только двое солдат были моими ровесниками, остальные на пять — десять лет старше. Некоторые иногда обращались ко мне не «товарищ младший лейтенант», а «сынок». И я им доверял и не боялся такого нарушения субординации. Потому что все они понимали главное — поставленные задачи надо выполнять.

* * *

Война — это напряжённый 24-часовой труд, связанный с работой лопаткой, стрельбой по противнику, маскировкой, перебежкой. Это не стоячая вода, а бесконечное движение. Солдату важно быть внимательным, вникать в специфику боя. Мина не ударяет дважды в одну воронку; если пуля просвистела, от неё пригибаться уже не нужно — бойся следующей. Если оказался на открытой местности, рой окоп. Важно хорошо знать своё оружие, постоянно его проверять. Важно ценить фронтовую дружбу — она многим спасала жизни. Важно думать не о спасении собственной шкуры, а анализировать действия врага. Важно во всём до конца оставаться человеком. И это, возможно, дарует солдату шанс вернуться домой.

* * *

Мать, царствие ей небесное, говорила: «Я верила, Боря! Я молилась, чтоб ты вернулся с войны!»А я в своих мыслях на фронте постоянно обращался к маме, повторял: «Мамочка моя, помоги…»

С войны вернулись и я, и мой отец Василий Гаврилович. Соседки безвольно качали головой и завистливо повторяли матери: твои, вон, оба вернулись, а у меня пятеро — как косой. А мама отвечала: «На всё воля Всевышнего».

В селе Никольском стоит старая пятиглавая церковь Рождества Богородицы. Во время одного из налётов фашисты сбросили на храм несколько бомб, но он устоял, получив лишь небольшие повреждения.

А дом наш, как и многие другие, был разрушен во время бомбёжки, родители жили в землянке, и только в начале 50-х общими усилиями мы смогли насобирать денег на новое жильё для них.

* * *

После окончания Великой Отечественной войны я продолжил службу в Северной группе войск в Польше. В 1954 году окончил военную академию в городе Калинине, был направлен в Забайкальский военный округ, в Иркутск. Служил в штабе дивизии, был заместителем командира отдельного учебного танкового батальона, старшим офицером штаба Забайкальского военного округа, заместителем командира 126-й дивизии в Даурии.

В тех краях я познакомился со своей будущей супругой Тамарой Ивановной. Встреча произошла в Доме офицеров, который в Иркутске был средоточием культурной жизни города. В тот вечер Тамара пришла с подружкой Милой и её родителями на какой-то праздник. Как только они вошли, я сказал приятелю: «На этой девочке я бы женился!»

Предложение Тамаре я сделал уже на третьем свидании. Но согласие получил только после знакомства с мужем её сестры.

* * *

Потом началась кочевая семейная жизнь. Были 15 лет службы в Забайкальском военном округе (Иркутск, станция Мирная, Чита, Даурия), Группа советских войск в Германии, Одесский военный округ, военные командировки в Монголию и Мозамбик — куда я на три года отправился вместе с женой. Сын в то время уже учился в Кишинёвском университете.

Мы сменили 14 квартир, 7 лет скитались по коммуналкам, и я благодарен своей супруге за тот уют и тепло домашнего очага, которые ей всегда удавалось сохранить.

В 2000 году после длинных очередей в Посольство РФ, месяцев ожидания, хлопот с приватизацией и продажей квартиры мы вернулись в Россию из отделившейся к тому времени и очень озлобленной по отношению к нам Молдавии. Поселились в Брянске. Город выбрали по совету моего товарища по Забайкалью.

Вместе с Тамарой мы прожили вместе 56 лет. И до сих пор я с огромным удовольствием пою ей песню: «Представить страшно мне теперь, что я не ту открыл бы дверь, другой бы улицей прошёл, тебя не встретил, не нашёл…» И души в ней до сих пор не чаю!

Александра САВЕЛЬКИНА
Фото Михаила ФЁДОРОВА и из архива Бориса ШАПОШНИКОВА

От редакции: интервью с другим героем Сталинградской битвы Георгием Мосиным читайте в следующем номере «Брянской ТЕМЫ».