Русская фамилия Оснач указывала на профессиональную принадлежность её обладателей: так называли судового работника, который измерял осном, шестом с железным наконечником, глубину воды. Эта редкая фамилия помогла нашему герою Ивану Прокофьевичу Осначу встретиться на фронте с отцом. О войне и мире в своей судьбе ветеран, почётный труженик железной дороги рассказал «Брянской ТЕМЕ».

Камень — так называлась деревня в Стародубском районе, где я родился. У моих отца с матерью фактически было четверо детей. Остальные умерли в младенчестве.

Родители трудились в колхозе. Я тоже с малых лет начал подрабатывать на летних каникулах весовщиком. Нам, мальчишкам, может быть, и хотелось подольше поспать да поиграть, зато все при деле были, не шалили, не хулиганили. Оттого и спокойнее было в стране.

Недавно поехал в Клинцы за новым костюмом, а продавщица в универмаге говорит: вчера, дескать, двоих убили, а девочка в реанимации. Ужасы какие рассказывала! А я уверен, всё это от безделья: и пьянство, и драки, и разбой…

* * *

Родился я 6 июля 1925 года. Перед войной окончил семь классов. Долго не раздумывал, где получать образование, поехал поступать в Брянское железнодорожное училище. С одной стороны, по книжкам, по картинкам — заочно полюбил железную дорогу. А с другой — наш деревенский сосед был большим начальником грузовой службы. Он сагитировал своих подрастающих родственников поступать в училище и меня вместе с ними.

* * *

Жили мы на Брянске I, ремонтном. Студенческое общежитие стояло посреди путей, также по путям ходили в столовую. После деревни мне всё в этом городе нравилось, но особенно железная дорога. Из деревни нас трое училось в железнодорожном: один — на связиста, другой — на локомотивщика, я —по специальности «вагонное дело». Вышел из училища слесарем пятого разряда. Те двое захотели уехать на запад, в сторону Бреста, а я поближе к дому — в Унечу. Устроился в вагонно-ремонтный цех слесарем-автоматчиком. Там меня и застала война.

* * *

Помню, как случилась первая бомбёжка. Было это спустя пару недель после объявления войны. Унеча рассматривалась немцами как ключевой оборонительный пункт между Гомелем и Брянском, здесь располагался крупный железнодорожный узел, поэтому в первую очередь стали бомбить именно этот объект.

На станции стояли цистерны с горючим — мазутом или бензином — бомбы попали в них, начался страшный пожар. Помню, из общежития я выбегал в компании двух женщин. Одна из них погибла в огне, со второй вместе работали в послевоенное время, но тот страшный день в разговорах никогда не вспоминали…

* * *

Часть сотрудников унечского депо эвакуировали на восток страны. Мы помогали грузить оборудование на платформы. Почему-то казалось, что все мы вдруг стали никому не нужные, каждый был сам по себе: мы что-то  тащили, хватали, грузили…

Никто ничего не говорил. Ходили слухи об эвакуации, но вдруг меня отпустили домой переодеться. Поехал в деревню, а дороги все перекрыты — немцы, значит, уже хозяйничают.

* * *

Фашисты в нашей деревне Камень не селились, только иногда наведывались небольшими группками. Многие жители старались не попадаться оккупантам на глаза: одни в сарае в солому зарывались, другие в лес уходили. Если в каком-то доме гулянка, свет не зажигали, окна плотно зашторивали. Думалось (мне, во всяком случае!), что фашисты будут идти по деревне и всех, кто под прицел попадётся, расстреливать.

Страшно подсчитать, сколько подлостей натворили фашисты — в одном только Унечском районе уничтожено более 3000 мирных жителей, особенно евреев, цыган и партийных.

* * *

В нашей деревне немцы почти никого не тронули, только нескольких партийных. И всего один дом сожгли, уже при отступлении, когда наши солдаты здорово поджали им хвост. Свергнутые оккупанты убегали по шляху, который проходил в полутора километрах от деревни. Один немец подскочил к крайней хате, схватил куль соломы и бросил его под крышу, тоже соломенную. Дом сгорел как свечка. Злились фашисты, что советским солдатам удалось их защучить!

* * *

В 1943 году, за несколько месяцев до освобождения Унечи и Стародуба, мне исполнилось 18 лет. Осенью 1943 года был призван в армию, в артиллерию. Десять дней провёл на обучающих курсах в Стародубе, а дальше — на Белорусский фронт.

* * *

На войне всё страшно. Бывали такие моменты, что землю грызёшь, врыться в неё хочешь, чтобы спрятаться подальше от огня и взрывов. Я на фронте связистом был, проводную связь из командного пункта к «катюшам» обеспечивал. Случалось, связь прерывалась, моей задачей было обрыв ликвидировать. Снаряды над головой летят, страшно до дрожи, но ты взваливаешь катушку на плечи и пошёл…

Однажды ушёл с проводом, вдруг слышу «скрипач» играет. «Скрипач», «ишак», «дурила», «ванюша» (по аналогии с «катюшей») — так на фронте называли немецкие шестиствольные миномёты. Первые два прозвища были получены из-за характерного резкого звука взлетающих мин. Так вот, слышу этот звук и первая мысль: убьёт! Дело в том, что снаряды в шахматном порядке бьют, сразу в несколько точек. Я тогда проскочил между двумя домами, перепрыгнул через забор и слёту заскочил в бурт, в землю. Наверное, потому жив и остался.

* * *

Пуля меня на войне не тронула. С контузиями тоже обошлось. Только шапку пару раз взрывной волной сбивало, да чесотка как-то  напала— дед один вылечил самодельным лекарством. Мать Мария Трофимовна благословила меня перед отправкой на фронт, крестик дала и молитве научила. Говорят, и у полководца Жукова в машине икона Казанской Божьей матери была…

* * *

Отца моего Прокофия Ивановича забрали на фронт в том же 43-м. Как-то стояли в обороне, я пришёл на отдых с передовой. Вдруг говорят: тебе отец звонит. Я сначала не поверил, но это был действительно он. Оказалось, наши ребята были в его роте, и кто-то  назвал отца по фамилии. «А у нас тоже Оснач есть…» — сказал мой однополчанин. Сверили имена, оказалось, мы с отцом уже несколько месяцев воевали рядом: он в сапёрной роте, а я в артиллерии. Встретились. Выпить нечего, закусить тоже, зато повидались. Стали мы с отцом встречаться временами.

* * *

В августе 1944 года случилась тревожный разговор с отцом. Он получил весточку из дома о том, что умерла мать. Видимо, слишком близко к сердцу приняла она события войны и то, что мы с отцом оказались на фронте. Не выдержало сердечко. Мама умерла в возрасте 38 лет. Двое детей под присмотром старенькой бабушки и моей 17-летней сестры остались дома, одного, маленького совсем ребёночка, определили в приют. Там он впоследствии и умер.

* * *

Отец погиб вскоре после смерти матери. Случилось это при освобождении города Ружан на востоке Польши. 7 ноября мы встретились в последний раз, выпили по сто грамм, поговорили о том о сём, а 12-го он пошёл в разведку, и его накрыло.

Хоронили батю на окраине деревни в закрытом гробу, который сделали его сослуживцы. Так я остался без отца, без матери — круглой сиротой.

* * *

На ружанском плацдарме мы простояли до середины января, собирали силы для последнего удара по врагу.

14 января 1945 года в пять утра началась артподготовка, пушки били два часа без остановки, а потом мы пошли наступать — ломали всё на своём пути. За освобождение Кёнигсберга я получил орден Красной Звезды. Мой личный подвиг — бесперебойное обеспечение связи.

Тысячи пушек стянули туда с обеих сторон. Один немец удивлялся в своих мемуарах, как их армия не могла взять Севастополь, оборона которого длилась 250 дней, а советские войска освободили Кёнигсберг, город-крепость всего за четыре дня.

Я так скажу: под непрекращающимся огнём не считаешься с жизнью, не чувствуешь страха, делаешься дурной…

* * *

После освобождения Кёнигсберга нас перебросили на Берлин. Мы приближались к городу с севера, и вдруг ещё одна перестановка: теперь нас отправили на Эльбу.

Хорошо помню тот день: мы стояли на одном берегу реки, американцы на другом. Может быть, командование или какие-то «нерядовые» солдаты и пожимали руки союзникам, а мы просто стояли на противоположных берегах и стреляли вверх в знак приветствия.

* * *

2 мая 1945 года войска Первого Белорусского фронта под командованием маршала Жукова совместно с войсками Первого Украинского фронта под командованием маршала Конева полностью заняли столицу фашистской Германии город Берлин. Большая часть войск Берлинского гарнизона, оборонявшего город, осознав бесполезность сопротивления, сложила оружие и сдалась в плен. Эту новость я услышал по радио, для меня и многих других солдат это стало первой вестью о Победе.

* * *

Мне предлагали продолжить обучение в ленинградской военной школе, но тянуло домой. В первые дни отпуска я пошёл в унечское депо и попросил, чтобы выписали справочку, что я там работаю. Думал, это спасёт от дальнейшей воинской службы. Однако вмешалось другое обстоятельство: фактически на моём попечении осталось брат и сестра.

* * *

В 1946 году я вернулся к своим обязанностям на железной дороге. После каждой отработанной смены добирался до Стародуба поездом, а после ещё семь километров пешком. Несколько раз встречал по дороге волков, но удавалось их перехитрить, вовремя спрятаться.

Помощи детям от меня не было, а наколоть дров я мог и в выходные. Решил поселиться в общежитии. Женился на девушке Маше, она работала в конторе на железной дороге. Родились две наших дочки. Маша рано ушла из жизни, 20 лет я без неё…

* * *

О чём мечтается в жизни? Здоровья бы, себе и людям. И чтобы все трудились, чтобы не страшно было ходить по улицам, чтобы люди уважали друг друга, чтобы не было войны.

Фото Михаила ФЁДОРОВА и из архива Ивана ОСНАЧА
Александра САВЕЛЬКИНА