В 1946 году закончился Нюрнбергский процесс над главными преступниками фашисткой Германии. Двенадцать нацистских военных преступников были приговорены к смертной казни через повешение. А семерых, которым удалось избежать участи висельника, приговорили к длительным срокам заключения в немецкой тюрьме-крепости Шпандау. И два с половиной года их охранял наш земляк Георгий Морев — участник войны и ветеран органов внутренних дел.

Родился Георгий Морев в деревне Кузнецы Павло-Посадского района Московской области в сентябре 1921 года в рабочей многодетной семье. Шестеро братьев и сестра ушли на фронт, когда началась война. Георгий после окончания фабрично-заводского училища в 1939 году стал работать электриком на релейной станции в Мосэнерго. Здесь он встретил войну. Во время первой бомбёжки Москвы едва не погиб, устраняя обрыв на повреждённой ЛЭП.

В мае 42-го призвался в армейские ряды и был направлен в Сарапул (Удмуртская ССР), куда было эвакуировано Смоленское пехотное училище. Попал в роту станковых пулемётчиков системы «Максим». Но доучиться курсантам не пришлось: советские войска оставили Воронеж, Ворошиловград, Ростов, враг рвался к Сталинграду и в глубь Кавказа. Поэтому в августе этого же года всё училище отправили на передовую, влили в 119-ю особую стрелковую бригаду, которая вела бои на Кавказе. Охраняли перевалы, которые фактически круглосуточно «поливала» снарядами немецкая авиация.

Вражеские снайперы не давали головы поднять, вспоминает Морев. Боевое крещение получил 6 октября. А 12 октября получил тяжёлое осколочное ранение и орден Красной Звезды.

Череда госпиталей и последствия ранения привели к тому, что Георгия Трофимовича комиссовали из Вооружённых сил по третьей группе инвалидности в марте 1943-го. Казалось бы, война для него была закончена. Морев вернулся в Москву на прежнее место работы. Но ненадолго, снова пришла повестка. На передовую израненного бойца уже не отправили, так в его судьбе началась эпоха контрразведки Смерш. Сначала в роте 3-й танковой армии под Тулой, затем особый батальон КР Смерш 1-го Украинского фронта.

— Мы не вели открытой и прямой войны, — вспоминает ветеран. — Мы проводили зачистки, вели борьбу с вражескими диверсантами и лазутчиками, охраняли военные и стратегические объекты и штабы командования.

Так, в 1944 году в Тернопольской области была уничтожена крупная банда украинских националистов, сотрудничающих с гитлеровцами, отличавшаяся особой жестокостью. В плен удалось захватить 18 бандитов.

После войны охранял Шпандау

С осени 1944 года Морев уже не просто военнослужащий, а штатный сотрудник контрразведки. Прослужил до 1947 года в Австрии, где и встретил будущую супругу Лидию (она была из Брянска, поэтому Георгий Трофимович, как только появилась возможность, перевёлся по службе на родину супруги). По линии контрразведки Морев с марта 1953 года по декабрь 1955-го — в служебной командировке в Берлине.

Шпандау — это огромнейшая тюрьма-крепость, рассчитанная на 10 тысяч заключённых. Корпус казематов по периметру опоясан высокой крепостной стеной с башнями по углам, где располагались вооружённые часовые внутренних постов. Стены из красного кирпича толщиной 60–70 сантиметров. Рядом со стенами со стороны города — электрический забор под напряжением в 4000 вольт.

Преступная семёрка располагалась на первом этаже. Там же и кирха (лютеранская церковь). А этажом выше — гильотина. Фашисты ею пользовались почти до конца войны. В такой огромной тюрьме сидели всего (!) семь заключённых. Но каких! Гросс-адмирал гитлеровского флота фон Дениц, наместник рейхканцлера Германии в Чехословакии фон Нейрат, командующий подводным флотом адмирал Редер, директор гитлеровского банка Функ, вождь молодёжного движения гитлерюгенд Ширах, министр вооружения Шпеер. И, пожалуй, самая важная фигура — заместитель фюрера по партии Гесс, которого называли тенью Гитлера.

Охраняли нацистских преступников представители четырёх стран: СССР, США, Франции и Великобритании. Каждый месяц заступал караул одной страны. Смена караула проходила в торжественной обстановке на глазах у многих зрителей и корреспондентов, приезжавших со всей Европы.

Каждый из нацистов содержался в одиночной камере с нехитрой обстановкой: металлическая кровать, маленький стол, деревянный стул со спинкой, в углу унитаз, одно зарешеченное окно с форточкой. Осуждённым выдавалось по нескольку одеял, матрацев, простыни, две ватные подушки, две пары обуви. Сидели обитатели Шпандау через камеру, в одной — заключённый, другая — пустая. И так далее.

Распорядок дня заключённых был прост. В 6.00 — подъём, затем уборка камер, завтрак и прогулка. Как правило, прогулка проходила в саду. Сад был достаточно большой, и много там чего росло. И у каждого арес- танта был свой участок.

— Кстати, самым заядлым огородником был Дениц, — вспоминает Морев. — Он выращивал петрушку, морковь, капусту, огурцы. И даже однажды пожаловался охране, что кролики смели весь его урожай. Шпеер с Редером занимались клубникой, Ширах и Функ сажали люпин, так как за ним не надо было ухаживать. Фон Нейрат не мог ничем заниматься в силу своего преклонного возраста. Лишь Гесс отказывался от всего, ссылаясь якобы на боли в животе и голове.

Но зато, по словам Морева, Гесс умело управлялся с ведром, веником и совковой лопатой, когда по субботам проходила генеральная уборка и он был «замыкающим» всего мероприятия.

Отбой у заключённых был в 22.00 часа.

Нацисты драили унитазы в тюрьме

Приговорённый к пожизненному заключению Гесс в Шпандау был чужим даже среди своих. Пленники старались не иметь с ним никаких общих дел, да и сам Гесс сторонился всех. Почти не выходил из камеры, не делал, как другие, зарядку, не посещал церковь. По воскресеньям и церковным праздникам заключённых выводили в кирху, куда для богослужения приходил французский пастор. Там они молились, слушали музыку Баха и Бетховена. Гесс лишь однажды попросил отвести его в кирху, но не для богослужения, а чтобы послушать патефонные записи. Однако пробыл он там недолго. Изъявил желание отправиться обратно в камеру, объяснив, что разболелась голова. О том, что у него болит голова или живот, помощник Гитлера по партии заявлял постоянно. Ещё с Нюрнбергского процесса и он, и адвокаты пытались представить его психически больным. Вот и здесь, в Шпандау, он пытался корчить из себя сумасшедшего. Собирались медицинские комиссии, эксперты, но все признавали его вменяемым, психически здоровым. В отличие от других, к нему не было посетителей, на свидания к нему никто не приходил. Правда, как и все, он переписывался с родными. Однажды обратился с необычной просьбой к жене: прислать её фото-графию в обнажённом виде.

Единственное, что связывало остальных узников с Гессом, это его личная библиотека. Раньше она находилась в Англии, и он затребовал её в Шпандау. Одну из пустующих камер отдали под книги. Библиотекарем стал Редер, причём очень ответственным и аккуратным.

Узники отличались чистоплотностью и аккуратностью. Морев вспоминает, как с немецкой педантичностью они убирали камеры, драили унитазы. По субботам проходила генеральная уборка. Главари рейха мастикой натирали асфальтированные полы в камерах и коридоре, да так, что те блестели! Каждый натирал пол в коридоре напротив своей камеры, а Гесс заканчивал уборку. Долговязый, нескладный, с глубоко запавшими глазницами, он умело управлялся с ведром, веником и совковой лопатой, подметая коридор. Нацист, мечтавший покорить мир, был неплохим уборщиком.

Вся внутренняя охрана стран-союзниц несла службу без оружия, но в специальной форме. Жила она в двух-этажном доме, разделённом на четыре части.

— Общаться с иностранцами нам запрещалось, но мы всё равно находили способы. Больше всего мы подружились с французами. Они полюбили нашу «Столичную». А разговоры с заключёнными стояли вообще под строгим запретом. Более того, первое время мы не знали, кто из узников есть кто. Свой срок те отбывали не под фамилиями, а под номерами. Цифры от 1 до 7 были у каждого на спине и коленях. Но вскоре охранники «просчитали» каждого из них. Фон Нейрат — «третий», Гесс — «седьмой». При Редере наши офицеры старались разговаривать поменьше, узнав, что он неплохо знает русский язык. Адмирал поначалу это скрывал, но однажды Редер на русском спросил у меня: «Который час?» «Я чуть не ответил ему, — вспоминает ветеран, — мол, тебе-то куда спешить, но вовремя передумал и просто сказал, сколько времени».

Служить в Шпандау морально было очень тяжело. В окна казармы нередко влетали камни, бутылки, однажды даже выстрелили в форточку, но, к счастью, никто не пострадал. Бывало, звонили по телефону, угрожали: «Русские, мы с вами рассчитаемся». Дежурить на свиданиях с родственниками было порой морально тяжелее, чем на посту. Свидания проходили раз в месяц по заявлениям. Для всех общие, на два часа. Заключённых и посетителей отделяла стеклянная перегородка и металлическая сетка. Очень часто приходилось ловить ненавистные взгляды родственников, когда кто-либо  из охраны просил соблюдать порядок или не входить в комнату свиданий с сумочками.

При Мореве из Шпандау освободили лишь фон Нейрата, который уже был немощным стариком. В 56-м — Денница. Но этого момента Георгий Трофимович не застал, так как в конце 1955 года закончил службу в Германии.

Хорошие новости поднимают настроение

На праздничном пиджаке у Георгия Трофимовича около тридцати боевых и ведомственных наград. Ведь до 1972 года он работал в Управлении исполнения наказаний по Брянской области: воспитателем в детской трудовой колонии, начальником отряда и дежурным помощником начальника 1-й колонии особого режима.

Более тридцати лет ветеран находится на заслуженном отдыхе. Сказываются на здоровье в такие преклонные годы и боевые ранения, и годы лесоповала.

— Да-да, было и такое в моей биографии, что и начальником лесоповального отряда пришлось поработать, — говорит Георгий Трофимович. — Теперь вот всё и выходит боком. Но всё равно стараюсь держаться. Благо, что иногда по телевизору да в газетах и хорошие новости сообщают. Это поднимает настроение.

Новость о том, что Брянску присвоили статус города воинской славы, вызвала у ветерана радость.

— Две трети своей жизни я отдал Брянщине и успел узнать, какие здесь жили и живут замечательные люди. В военные годы здесь бились с врагом тысячи партизан. Голодные, сквозь леса и болота они пробивали дорогу к Победе. Конечно, мало сейчас осталось тех, кто отстаивал рубежи Брянска и области. Но статус «Город воинской славы» дан потомкам в память о подвигах дедов и отцов.

Владимир ГОРБАЧЕВ
Фото Михаила ФЁДОРОВА и из архива Георгия МОРЕВА