Павел Шкурко: «Нам Победа далась очень дорого…»

Ветеран Великой Отечественной войны Павел Яковлевич Шкурко очень не любил пересматривать кипоэпопею «Освобождение» режиссёра Юрия Озерова. Особенно ту из пяти лент, которая рассказывает о наступательной операции «Багратион» — слишком больно было вновь и вновь узнавать себя в образах героев. 17-летним мальчишкой, сразу после освобождения Брянщины, Павел Шкурко был призван на фронт. Его, как и других таких же плохо обученных деревенских мальцов, отправили освобождать Белоруссию. Чудом было вернуться из этой мясорубки живым, но ещё большее чудо — без единого ранения. «Только осколки немного кожу посекли», — улыбаясь, начал свой рассказ ветеран.

Я родился 1 февраля 1926 года в деревне Лукин По- гарского района. Моя мама Анна Павловна работала по наряду в колхозе «Верный путь», который располагался в нашей деревне. В знойные летние дни она полола картошку на огромных колхозных полях, умела серпом жать рожь и овёс, ловко пользовалась косой и даже вручную молотила зерно на току… Поразительно, насколько сильные нас воспитывали женщины!

Отец Яков Константинович страдал ревматизмом, у него жутко болели ноги. В то время медицинских учреждений в деревне не было, лечились народными средствами. Помню, как папа растирал ноги настоями трав, которые сам же и собирал, на русской печке прогревал свои больные суставы. Несмотря на болезнь, отец был хорошим плотником: рубил срубы по заказу колхоза, сам построил дом для нашей семьи на берегу реки Судость. Достроил бы и второй, если бы не война…

• • •

Признаться честно, до войны мы жили средне. Была у нас корова, лошадь Катька, куры и большой фруктовый сад. В недоделанной пристройке к дому, которая одновременно играла роль коридора, поселили корову и лошадь. То, что животные находятся рядом с человеком, во времена моего детства никого не смущало. Корову в деревне принято было называть кормилицей, и соседством с ней никто не брезговал.

Кроме меня у родителей было ещё двое младших детей: Виктор 1930 года рождения и Лариса, она с 1933- го. Моё довоенное детство было, как и у всех мальчишек, родившихся в колхозных семьях. С малых лет старался во всём помогать отцу и матери: управляться с хозяйством, присматривать за младшими детьми (хотя сам был всего на 4 года старше среднего Витьки!). Во время школьных каникул на лошадях пахал и бороновал землю под посев зерновых культур, полол с матерью картошку, помогал в заготовке сена, работал на току. Свободного времени у деревенского мальчишки мало. Но, если удавалось выкроить парочку часов, больше всего любил бегать с друзьями на реку — купаться и ловить рыбу. Жили мы просто, но, главное, мирно.

• • •

В 1941 году я успел окончить 7 классов Дареевской неполной средней школы, которая располагалась в соседнем селе, в 4 километрах от дома. Помню, дорога в школу пролегала через, так называемую, высокую гору — небольшую холмистую возвышенность, которую мы ловко преодолевали в лаптях. Другой обуви, кроме лаптей, у деревенских мальчишек не водилось. Даже зимой. Может быть, тогда и получил закалку, которая впоследствии очень пригодилась на фронте…

• • •

Радио в нашей деревне не было. Просто однажды приехал кто-то  из сельсовета, собрал весь народ и сказал: «Фашистская Германия без объявления войны напала на нашу Родину. Не будет больше мирной жизни…» Хотя некоторое время мы продолжали жить по-прежнему. Только мужчин стали забирать на фронт. А потом пришли немцы…

В нашем доме фашисты организовали некое подобие лазарета. Нас отправили жить в сарай-пристройку. Скотину отобрали и перерезали. Больше всех не повезлонашей лошади Катьке. Очень своенравная была, слушалась только отца. Как-то папа выпустил её на выпас в поле, а оккупанты решили забрать животное. Молодой немец попытался набросить ей на шею уздечку, а она, недолго думая, укусила обидчика. Фашист громко выругался, достал пистолет и, видимо, не без удовольствия, застрелил нашу Катьку.



А вот людей чаще убивали полицаи, из местных: пособники фашистов зверствовали хуже немцев. Самым страшным для любого жителя деревни было попасть в расстрельные списки. В принципе, признать коммунистом, комсомольцем, стахановцем или евреем могли любого. До сих пор на окраине Лукина сохранилась братская могила, где покоятся останки десятков местных жителей.

• • •

В сентябре 1943 года, предчувствуя наступление Красной армии, немцы начали планировать бегство. Ну, как планировали… Стали поджигать дома, сгонять людей, некоторых расстреливали на месте. Когда началась суматоха, родители сказали нам, детям, бежать к берегу реки и по возможности хорошенько спрятаться. Мы с Витькой убежали вперёд, а маленькая Лариса увязалась за мамой. Та еле-еле успела толкнуть девочку в кусты. Мы видели, как маму грубо схватил за руку немец с автоматом, как повёл их за собой. Потом услышали выстрелы, грохот, крики. Младшие даже не плакали, настолько это было страшно.

А потом прибежала мама. Живая и невредимая. Оказывается, стреляли партизаны и солдаты Красной армии. Моих родителей и многих других жителей деревни от смерти спасло стремительное наступление наших.

• • •

Нас, семнадцатилетних ребят, 10 октября 1943 года Погарский РВК призвал в Красную армию. Отца, несмотря на болезнь, тоже забрали на фронт. Нам Победа доставалась очень дорого. Забегая вперёд, скажу: в боях с фашистами погибли мой отец (папа пропал без вести в Белоруссии), его родной брат Иван и пять двоюродных братьев. Из восьми призванных на фронт мужчин нашей семьи, в живых остался только я.

• • •

Я попал в 348-ю стрелковую дивизию, 1170-го стрелкового полка. Наш учебный батальон в то время базировался в освобождённых Клинцах. Буквально за пару недель нас научили управляться с орудием — 45-миллиметровыми противотанковыми пушками, и сразу же вслед за фронтом отправили освобождать Белоруссию. Мы форсировали реку Сож, освободили Гомель и другие окрестные населённые пункты. 8 марта 1944 года войска нашей стрелковой дивизии и других соединений 2-го Белорусского фронта преодолели реку Друть, заняли плацдарм и начали готовиться к наступлению. Когда оказываешься в условиях войны, переживаешь первую бомбёжку, первый обстрел вражеской артиллерии, кажется, что хуже уже не будет. Вот иногда меня спрашивали, страшно ли на войне? Страшно. Не боятся только дураки. Страх — это естественный инстинкт самосохранения. Только в бою некуда бежать, негде укрыть беззащитное перед мощным оружием тело. Когда 24 июня 1944 года началась операция под кодовым названием «Багратион» по освобождению Белоруссии. Утром по укреплениям немцев нанесла мощный удар наша авиация, гремели залпы «Катюш». Полуторачасовая артиллерийская подготовка велась из 250 орудий (!) на одном квадратном километре. День превратился в ночь. Мы штурмовали укрепления фашистов. Немцы озверело сопротивлялись, но удержать наступательный напор наших войск не могли.

Я видел, как умирают мои ровесники и взрослые мужчины. Смерть на войне не бывает красивой. Можно перешагнуть через собственный страх, но к смерти, которая шагает рядом, дышит в спину — невозможно привыкнуть. Мне было 18 лет. Тогда я не думал об этом. Я просто шёл вперёд…

• • •

Мы форсировали реки Нарев, Неман, Вислу и многие другие в Белоруссии, Польше, Восточной Пруссии. Однажды поздней осенью на плотах преодолевали широкую реку: на одном — лошади, на другом — орудия и люди. Вдруг совсем рядом в воде разорвался снаряд, плот с пушкой перевернуло. Ничего не оставалось делать, как прыгать в ледяную воду и… вытаскивать руками 600-килограммовую «сорокапятку». Благо произошло это у самого берега. А потом в чём было, мокрые, мы пошли вперёд.

• • •

После сожжённой и полуразрушенной Белоруссии, где что ни деревня — одни трубы от печей и головешки, мы вошли в Польшу. Освобождали Замбров, Волковыск, Белосток, Остроленку и прочие города и сёла, названия которых давно стёрлись из памяти. В то время вышел приказ Верховного Главнокомандующего, запрещающий мародёрство. Помню, мы вошли в какую-то польскую деревеньку. Из населения в ней почему-то практически никого не осталось. И вдруг один из наших ребят обнаружил у одного из домов пасеку. Набрал мёда, поделился с товарищами. Но, пока он добывал мёд, пчёлы изрядно его покусали. Не лицо — сплошная опухоль. А приказ-то вышел… За мародёрство могли и расстрелять — без суда и следствия. Четыре дня прятали сослуживца от начальства, пока не прошли последствия пчелиных укусов. Это сейчас история кажется смешной, мол, ребята мёдом решили полакомиться, а тогда мы все понимали: ситуация могла закончиться плачевно.

• • •

Победу я встретил под Кёнигсбергом. Весть о том, что война закончена, мы узнали от командира. Кажется, в тот день мы выстрелили в воздух весь свой боезапас! За образцовое выполнение приказов командования меня наградили медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», «За победу над Германией», двумя орденами «Красная Звезда», орденом «Отечественной войны» II степени. После окончания войны я служил в составе Советской армии в Болгарии, Румынии, Закавказском военном округе. Демобилизовался в апреле 1950 года. Поступил в военное училище, но вскоре оставил учёбу.

Текст: Александра Савелькина
Фото: архив Павла Шкурко

2526

Добавить комментарий

Имя
Комментарий
Показать другое число
Код с картинки*