Георгий Игуменов — последний из живых навлинских подпольщиков

2 сентября 1943 года в Кремле состоялась встреча командиров брянских партизан с Иосифом Сталиным. О положении дел Верховному главнокомандующему докладывал Дмитрий Емлютин, командир объединённых партизанских отрядов брянских лесов. Сталина интересовали детали. Например, как партизаны вытапливают тол и готовят мины, какое имеется вооружение, есть ли автоматы, зачем им танки в лесу, где достают для них горючее, какие типы самолётов могут принимать лесные аэродромы, каков возраст партизан. На последний вопрос Дмитрий Емлютин ответил: «От 13 и старше…» Нашему герою, ветерану Великой Отечественной войны Георгию Игуменову 13 лет исполнилось в сентябре 1941-го, а в декабре — он стал активным участником навлинского подполья. Как воевали дети, Георгий Георгиевич рассказал «Брянской ТЕМЕ».

Чтобы по почерку полицаи не вышли на след, листовки писал только печатными буквами. Стиль именуется рондо, по названию пера с широким концом для письма таким шрифтом. Меня ему обучили старшие подпольщики. А буквы в листовках специально выводил с обратным наклоном, чтоб окончательно замаскировать собственный почерк.

Листовки с текстом передавались из партизанского отряда «Смерть немецким оккупантам», где была пишущая машинка. Я, как и другие подпольщики, был винтиком надёжного, слаженного механизма. В свои 13 лет понимал: не должен, не имею права подвести других.

«Партизаны искали отцовские карты…»

Мы рано повзрослели. Отец Георгий Алексеевич скоропостижно умер в 1940 году. Он работал инженером в тресте «Брянсклес», а после ликвидации треста — в леспромхозе. Мама тоже не жила с нами: она тяжело и продолжительно болела, потому находилась под постоянным присмотром врачей в Трубчевске. Мы, дети, по сути жили самостоятельно. Руководство семьёй после смерти отца взяла на себя сестра Ольга. Старший брат Слава уже работал, Боря — студент, мы с младшим Игорем — школьники.

Умение красиво писать досталось мне от отца. Он прекрасно разбирался в ведении лесного хозяйства и обладал стройным, красивым почерком. Долго-долго после его смерти в коридоре леспромхоза висел заголовок стенгазеты: «За красивый лес!» — его работа. А ещё он чертил подробные квартальные карты навлинских лесов. Именно они впоследствии пригодились партизанам.

Однажды в декабре 1941 года, через два месяца после начала оккупации, моя старшая сестра Ольга отправилась в село Алёшенка, чтобы обменять на еду кое-какие вещи. Заночевать осталась у знакомой. Вечером в дом, где она остановилась, пришли секретарь Навлинского райкома партии Лука Максименко и секретарь подпольного райкома комсомола Липа Карпова. Не удивляйтесь, что партизаны так легко доверились новому человеку. Максименко хорошо знал Ольгу: они вместе учились в Карачижско-Крыловском лесотехническом техникуме. В разговоре ночные гости поинтересовались, сохранились ли отцовские карты. «Сохранились», — ответила сестра, тем самым понимая, что это и есть её первый шаг в подпольную группу. Тогда она получила первое задание: скопировать довоенные поквартальные карты лесов. А ещё Липа передала листовки, добавив лишь короткую ремарку: «Ни о чём не волнуйтесь, вас в Навле найдут…»

Тайник у Криницы

Нас не спрашивали: хотим мы идти в подпольщики или нет. Хотя мы и сами не задавались этим вопросом. Просто однажды к нам в дом пришла Инна Сохина, вчерашняя выпускница школы, секретарь навлинской подпольной комсомольской организации. Именно она попросила меня сделать копии отцовских карт и указала, какие именно участки леса необходимо перерисовать для партизан. Впоследствии все задания я получал только от неё.

Подпольные группы были разбиты на «пятёрки». Мы с сестрой знали только тех, кто был в нашей подгруппе, и среди них — две мои учительницы: Вера Васильевна Никитина и Вера Дмитриевна Пушкарёва. Иногда встречались у нас на квартире. Руководила всем Инна Геннадьевна: она забирала у меня копии листовок и выдавала взамен экземпляры, размноженные другим переписчиком.

Расклеивать полученные листовки я не решался; нашёл другой, более надёжный, способ. Кто бывал в Навле, помнит, что на окраине города расположена отвесная горка, из-под которой вытекает ключ. В этом месте местные жители всегда строили колодец. Криница пользовалась популярностью у навлинцев и в годы войны. Этим обстоятельством я и воспользовался — частенько прятал листовки у родника. А ещё у сараев, калиток…

Секрет состоял в том, что никто из местных не должен был знать, кто именно раскладывает листовки. Ночью разносить свои корреспонденции я не решался, велика вероятность наткнуться на патруль. Да и днём необходима была предельная осторожность. Однажды я допустил ошибку: полагаю, меня увидела хозяйка одного из домов по улице Первомайской. Женщина подозвала меня к крыльцу и строго сказала: «Ты, мальчик, больше к нам не приходи со своими бумагами…» Я, конечно, попытался убедить хозяйку, что это не моих рук дело и всё же на ус намотал. Больше возле этого дома листовки не прятал. Это была очень опасная работа: хочешь сохранить жизнь — не попадайся в лапы.

Посылки с неба

Однажды я увидел, как с советского самолета, пролетавшего над окраиной Навли, что-то  сбросили. Смекнув, отправился на поиски «посылки» и не прогадал: оказалось, это были номера спецвыпуска «Орловской правды» для оккупированных территорий.

Газет было много. Я запихнул целую кипу под одежду и обходными дворами побежал к Инне Сохиной. «Откуда у тебя столько? Где ты нашёл газеты?» — удивилась она. Я рассказал, что остальное припрятано в кустах у ручья. Пришлось сбегать ещё пару раз, пока не доставил всё подпольному руководителю.

Другая «посылка» с неба чуть не стоила мне жизни. Я шёл вдоль узкоколейки и вдруг услышал шорох, который не спутаешь ни с одним другим: так звучит приближающийся к земле снаряд. Успел лишь отпрыгнуть в небольшой овраг и тем самым спасся от смерти. Только уши заложило — неделю был совсем глухим.

Выполнять задания я не трусил. Страшно было только, когда бомбили. И немцы, и наши. Луг неподалёку от нашего дома был полностью изрыт «оспинами» от разорвавшихся снарядов. Как только мы слышали взрывы, тут же выскакивали в окно и прятались в заранее вырытую щель за домом. А ещё мы не столько боялись немцев, сколько полицаев. Раньше даже выражение было: полицай хуже, чем фашист с автоматом. Вот кто по-настоящему зверствовал!

Великая. Отечественная. Информационная

В первых листовках, отпечатанных в партизанском отряде, сообщалось о контрнаступлении советских войск под Москвой, печатались сводки Совинформбюро, рассказывалось о наиболее успешных партизанских операциях, клеймились изменники Родины из числа наших земляков. Противоречило этой информации содержание орловской газеты «Речь». Орёл, в то время наш областной центр, был оккупирован, а газета на русском языке стала обычным средством пропаганды фашистов. Но и из неё можно было почерпнуть немало ценной информации, главное — научиться читать между строк. К примеру, «Речь» сообщала о передвижении фронта, и за подробными рассказами о поражении Советской армии мы могли проследить, где именно пролегла линия фронта. И тогда становилось понятно: фашистам крайне нелегко пробираться вглубь страны. Значит, наша армия сильна. Значит, мы держим оборону.

Некоторые факты пропагандисты и вовсе не могли скрыть. Я навсегда запомнил передовицу газеты «Речь» за февраль 1943 года, в которой сообщалось, что «большевики перешли в наступление на последний бастион тракторного завода, после чего армия Паулюса прекратила существование. Объявлен трёхдневный траур». Вот ведь как, значит, Сталинград устоял!

«Кто предал нас, неизвестно до сих пор»

Инна Сохина развила настолько активную деятельность, что оставаться подпольщицей для неё было рискованно — вместе с двоюродной сестрой она ушла в партизаны. Аресты начались в августе 1942 года. За ними следовали жестокие избиения, тяжёлые и унизительные процессы дознания.

Поговаривали, что подпольщиков сдала одна женщина, чью дочку Верку якобы насильно тащили в подпольную группу. Только вот не могла она знать всех…

18 сентября 1942 года в районе Лесохимовской горки были расстреляны 18 человек, ещё шестеро были повешены у вокзала. Кто предал нас, не известно до сих пор. На месте казни героев сейчас разбит сквер имени Комсомольцев-подпольщиков. Аллея Героев — святое место для всех жителей района.

Последнее задание

Отлично помню последнюю свою работу — делал копии советской листовки о победе под Сталинградом. Листовка на немецком языке была адресована фашистам и рассказывала об итогах переломной битвы: сколько их соотечественников погибло и пленено, сколько сбито самолётов и уничтожено орудий. Тогда я впервые осмелился не прятать листок бумаги в тайник, а открыто повесил на баню возле криницы. А чего, пусть читают!

Мы с нетерпением ждали освобождения Брянска и верили, что этот момент обязательно настанет. Но уже после освобождения начали приходить плохие новости: 3 сентября 1943 года, защищая Козельск, погиб мой брат Вячеслав. Не суждено было вернуться с фронта и Борису. Мать, не пережив этого, скончалась в 1945-м…

«Победу встретили выстрелами»

В мирное время директором школы назначили Веру Дмитриевну Пушкарёву, с которой мы входили в одну подпольную «пятёрку». Она поинтересовалась, в какой класс я хотел бы поступить. «В седьмой», — осмелился попросить я, помня, что за плечами всего пять довоенных классов. Вера Дмитриевна согласилась. Школу я окончил в 1945 году. Помню, как в преддверии выпускных экзаменов узнали весть о Победе. Мы с ребятами убежали за речку, достали найденный в лесу карабин и сделали несколько выстрелов. С этого и началась мирная жизнь…

После войны окончил железнодорожный техникум. Довелось работать кочегаром, помощником машиниста, машинистом. В 1954-м перебрался в Брянск, поступил на работу в депо Брянск‑1. Окончил Московский институт инженеров железнодорожного транспорта, трудился начальником технического отдела. 23 года возглавлял сектор транспорта и связи в обкоме КПСС.

С будущей супругой познакомился, когда был в гос- тях у женатого приятеля. Анна — подруга его жены. Кстати, Анна Алексеевна в годы Великой Отечественной работала на Загорском военном заводе «Звезда», точила снаряды для фронта. А после войны в её биографии был московский мединститут, затем работа гинекологом в железнодорожной больнице. Мы поженились в 1958 году, вместе уже 57 лет. Воспитали двух дочерей, совсем взрослыми стали и наши внук и внучка.

Вместо P.S.

Георгий Георгиевич категорически отказался беседовать дома. Говорит: «Погода хорошая, да и на воздухе проводить время полезно — и мне, и вам». Прогуливаясь по скверу возле ДК железнодорожников, с удовольствием рассказывал, как почти полвека выращивает огромные мясистые помидоры из семян. И что для завидного урожая томатов обязательно нужна хорошая рассада. Ветеран растит её собственноручно. Он с удовольствием цитирует свою любимую «Балладу о садоводе»: «Сад как сад, всего пять соток./ Что, друзья, ни говори,/ Я нашёл себе работу/ От зари и до зари…» — и считает общение с природой одним из неотъемлемых факторов человеческого долголетия. «И ни в коем случае не желайте пожилому человеку дожить до ста лет, сколько Бог дал, столько пусть и будет», — улыбается ветеран, подполковник в отставке, последний из живых участников Навлинского подполья.

Текст: Александра Савелькина
Фото: Михаил Фёдоров

3002

Добавить комментарий

Имя
Комментарий
Показать другое число
Код с картинки*