Современному 20-летнему юноше трудно представить, чем занимался полвека назад на тот момент его ровесник Толя Ткачёв. Потому как был он кочегаром паровоза — представителем исчезнувшей в наших краях вместе с паровозами профессии. О своей жизни на колёсах, судьбоносном автобусе № 18, предотвращённой железнодорожной катастрофе, а также о том, сколько угля нужно забросить в топку паровоза по дороге из Брянска в Орёл, нашим корреспондентам рассказал председатель совета ветеранов Брянского региона Московской железной дороги, почётный железнодорожник Анатолий Андреевич Ткачёв.

Перед тем как я появился на свет, был голод. Родители погрузили свои пожитки в деревянную тачку, усадили сверху мою крохотную сестричку Ольгу 1932 года рождения и пешком пошли из Спиридоновой Буды в Днепропетровск. Там жила двоюродная сестра моей мамы. Она-то и сказала: «Надя, приезжайте в город, в деревне — с голоду умрёте». Полмесяца шли. Катили впереди тележку — два колеса. Потому и родился я не на территории современной Брянщины, а в Днепропетровске. 4 июля 1938 года.

Будем в буде

Жили мы на квартире. В начале войны отца забрали на фронт. Мама, как только фашисты оккупировали город, снова погрузила весь наш скромный багаж на ту же самую тележку и одна с двумя детьми отправилась на родину.

Уж не знаю, как мы добрались до Спиридоновой Буды, но, когда оказались в селе, нам оставалось только расплакаться: оккупанты спалили треть деревни. Дело в том, что довоенная Буда — это всего лишь три улицы по 2 километра каждая, а вокруг — лес. Фашисты, видимо для устрашения, подожгли пару дворов на одном конце нашей улицы, но ветер был настолько сильный, что огонь мгновенно перекинулся на соседние деревянные дома. Наш — сгорел дотла. В деревне жила родная мамина сестра, поселились у неё, в деревянном сарайчике.

Как-то в доме у тётки Маши квартировались немцы. Говорят, они страсть как любили куриные яйца и деревенское молоко. А тётке чудом удалось сохранить пару куриц. Без петушка они были совершенно бесплодны, но яйца несли исправно. Несушек хозяйка спрятала хорошо, а вот пяток яиц однажды по неосторожности оставила на видном месте. Немцы сразу заметили мисочку с любимым лакомством и почти хрестоматийно завопили: «Матка! Яйки!» Тётка стала оправдываться, а они даже слушать не стали — влепили ей пощёчину. Да такую, что отлетела она в угол хаты.

А в другой раз и мне от фашистов попало. Было мне лет пять от роду. Пошли мы с ребятами в лес по грибы-ягоды. Это сейчас пятилетки малышами считаются, а мы все окрестности в лесу как свои пять пальцев знали, потому что регулярно отправлялись туда с «рейдами» в поисках съестного. И вот возвращаюсь я к тётке в дом, вижу: за столом немцы сидят, обедают. Тётка вокруг хлопочет. Случайно перевожу взгляд на старенькую печку, а там в углу — автоматы! Настоящее, блестящее боевое оружие, оставленное фашистами на время трапезы. Я, словно заворожённый, протянул руку к автомату, потрогал ствол. Интересно же! А дальше ничего не помню…

Тётка потом рассказывала, как один из фашистов спокойно встал, перекинулся парой фраз со своими сослуживцами, подошёл ко мне и стукнул, что есть силы, сапогом по копчику. А на носке того сапога — кованая металлическая набойка. Я сразу потерял сознание, а потом больше двух месяцев пролежал полуживой на печи. Женщины мазали меня дёгтем, поили настоем из трав. Говорили, ребёнок не выкарабкается. Но я выжил.

Тошнотики, солидол и прочие «лакомства»

Батька мой вернулся с фронта в 1944 году. Воевал он в разведроте, и однажды удалось им захватить какого-то высокопоставленного немца с жёлтым чемоданом. Что было в том чемодане, отец не знал, но за успешно выполненное задание вручили ему боевой орден Славы. И именно в том бою папа лишился глаза. С таким диагнозом и демобилизовали.

В деревне к моменту его возвращения осталось всего три мужика. Батя оказался самым грамотным — у него было 4 класса церковно-приходской школы. Поставили его бригадиром, выдали в «начальственное» пользование коня и телегу.

Есть было нечего. Собирали тошнотики на полях — так называлась старая перемёрзшая сладковатая на вкус картошка. Мама тщательно мыла сморщенные клубни, буквально соскабливала шкурочку, вырезала гниль, чтобы затем отправить сырой картофель на сковородку. Соли не было, масла тоже. Его заменял солидол, которым смазывали колёса бригадирской телеги. Жареная картошка была отвратительной на вкус, но это не мешало нам мигом съедать полную сковородку, как только мама выкладывала обед на тарелки.

Заблудившийся автобус

В мирное время я окончил 10 классов и отправился поступать в бежицкий институт машиностроения, теперь это БГТУ. Надо было осилить шесть предметов, всё сдал хорошо, а немецкий — на три. В институте пообещали, если освободится место, вызовут. Но этого не случилось. И куда мне деваться? Города не знаю, о том, что есть другие учебные заведения, тоже не подумал. Стал расспрашивать у бежичан, как добраться до вокзала. Подсказали автобус, я устроился на сиденье, придремнул, ведь мой вокзал — конечная. Но там меня ждал большой сюрприз. «Мальчик, выходи», — настойчиво произнесла кондуктор. «Мы ещё не доехали. Мне на вокзал нужно!» — самоуверенно выпалил ей в ответ. Оказалось, я перепутал номер маршрута: 18-й автобус привёз меня прямиком к крыльцу железнодорожного техникума. Да ещё кондуктор помогла, подсела, стала расспрашивать у заблудившегося мальчика, кто такой, зачем приехал в Брянск. Я в ответ даже зачётку ей показал без единственного недостающего балла. «А ты ступай к самому директору техникума, да понастойчивей, скажи, что ты его родственник, — посоветовала сердобольная женщина. — А когда попадёшь к нему на приём, постарайся уговорить, чтобы тебя зачислили. Ступай с Богом!»

Воодушевлённый этими словами, я, как и учила кондуктор, напористо произнёс в приёмной: «Мне требо директор!» «Зачем тоби директор?» — передразнили мой деревенский говор секретари, но в кабинет пустили… И, знаете ли, подействовало: меня зачислили. Только не в техникум, а в профессиональное училище № 12, которое располагалось через дорогу. В тот же день я поступил в группу помощников машиниста паровоза.

Фитнес «по-чёрному»

Паровоз — это тот же самовар. Чтобы машина пришла в движение нужно забросить уголь из специального лотка-тендера в топку. Топка разогревает воду в котле и превращает её в пар. Пар приводит механизм в движение.

Училище я окончил с отличием, и в 1958 году меня направили работать в локомотивное депо Брянск‑2, кочегаром паровоза «ЭР». К слову, именно этот паровоз установлен на постаменте возле главного брянского вокзала.

На «эрках» курсировали мы из Брянска в Орёл и обратно. Расстояние между городами — 131 километр. Для того чтобы паровоз преодолел эту дистанцию, приходилось перебрасывать по 5-6 тонн угля из тендера в топку. Летом ещё ничего, а зимой приходилось долбить ломом замёрзшее топливо. Прибавьте к тому необходимость почистить топку от шлака дважды в пути…

По молодости меня нередко приглашали в секции бокса, предлагали заниматься штангой. Всегда отказывался — мне и парового «тренажёра» вполне хватало, чтобы сформировать завидную мускулатуру.

За одним зайцем погонишься…

А это история, рассказанная одним моим хорошим приятелем. Поезд в ночи размеренно отсчитывал шпалы по привычному маршруту Орёл — Брянск. Машинист, его помощник и кочегар — каждый занимались своим делом. И вдруг в свете фар внутри колеи кочегару привиделся заяц. Дело обычное, хоть и жалко животину, но и коровы, и козы периодически попадаются в эту смертельную ловушку.

Заяц бежал впереди поезда, но заметно было, что зверёк постепенно теряет силы. А если он оказался в железнодорожной колее, то уже никогда из неё не выскочит. И тогда мой знакомый спустился вниз по площадке паровоза, лёг на автосцепку и схватил несчастного за уши. Хватка-то у него была сильная, кочегарская!

Пошёл по площадке в кабину хвалиться «находкой», но машинист вместо одобрения врезал по морде. Потому что это единственный человек в бригаде, который отвечал за охрану труда. Горе-охотнику эта история сошла бы с рук, а машинисту пришлось бы отвечать по полной. Зато с тех пор мой приятель больше никогда не хулиганил на рабочем месте. И за зайцами впереди паровоза не гнался.

Предотвращённая катастрофа

Раньше на однопутных участках помощники машиниста ловили жезл. Ведь самый простой способ избежать столкновений — пускать на перегон ровно один поезд. Если дежурный по станции вручил жезл машинисту поезда, значит перегон, на который он отправляется, свободен.

Случилось это в начале 60-х на перегоне Шахово — Хотынец. В то время я работал помощником машиниста. Виктор Плахотников, машинист, вёл поезд, предстояло преодолеть небольшой подъём. И вдруг со стороны Хотынца засияло зарево. Первое, что пришло в голову: может, хата в деревне горит? Оказалось навстречу по нашему пути тоже идёт поезд.

Я схватил факел — облитую керосином и привязанную к проволоке тряпку — и побежал навстречу составу, пока машинист тормозил наш поезд. По условленным круговым движениям огня другая локомотивная бригада поняла, что вот-вот случится лобовое столкновение. Полторы сотни метров поезда катились по инерции, а остановились всего в нескольких десятках метров друг от друга. Впоследствии выяснилось, что пьяный дежурный по ошибке выдал жезл на станции Хотынец…

«Дядя, я не сплю!»

Профессия кочегара на железной дороге исчезла ровно в тот момент, когда вместо угля паровозы начали топить нефтепродуктами. С тех пор хватало машиниста и его помощника для управления составом. Однако моя будущая супруга — Антонина Алексеевна — выходила замуж ещё за кочегара.

На момент нашего знакомства Антонине было всего 18 лет, вчерашняя школьница! Работала она съёмщиком скоростемерных лент — это как чёрный ящик в самолёте. Я эту кнопочку в полтора метра ростом сразу приметил. Однажды в перерыве задремала моя девочка. Притулилась к стеночке у окна, мордашка симпатии-и-ичная. Залюбовался, а сам говорю громким басом: «Слышь, ты, пацанка, разве можно на работе спать? Сейчас начальству всё расскажу!» Испугалась бедняжка, но «дядю» этого запомнила…

Встречались мы с Тоней два года, она поступила в техникум, я стал помощником машиниста, потом поженились и до сих пор вместе. Воспитали двоих сыновей, горжусь своими внуками, подрастает правнучка.

Работая на железной дороге, я окончил Всесоюзный заочный институт инженеров железнодорожного транспорта. Прошёл путь от кочегара, машиниста тепловоза до машиниста-инструктора, заместителя начальника депо по эксплуатации, начальника депо. До 2001 года трудился главным ревизором по безопасности движения в Брянском отделении дороги. После выхода на пенсию возглавил совет ветеранов Брянского отделения дороги.

У каждого героя — свой путь

Наша ветеранская организация объединяет 7600 человек — от станции Злынка до станции Кудринской, от Брянска до Хотынца. Много среди брянских железнодорожников истинных героев. Демобилизовавшись с фронта в 1945 году, механиком в вагоноремонтный пункт станции Брянск-Льговский устроился бывший военный радист с позывным «Ратмир» Константин Иванович Панасенко — один из самых почитаемых ветеранов из ныне живущих в области (подробнее о Панасенко читайте в «Брянской ТЕМЕ» № 4 (66) 2012 год и на сайте www.tema32.ru).

Вернувшись с фронта, связал свою жизнь с железной дорогой Сергей Павлович Усов. В конце 40-х он сдал испытания на дежурного по станции, и завертела его стальная колея. Постоянно повышал свой уровень, совмещая работу с учёбой, получил высшее образование. Работал поездным диспетчером сначала в Смоленском, затем в Брянском отделениях, ревизором отдела перевозок, помощником главного ревизора по безопасности движения.

До наших дней дожил один из трёх Героев Социалистического Труда, некогда работавших на брянской дороге. Это машинист паровоза Василий Васильевич Шемахов, выполнивший пятилетку за 4 года.

Уникальный человек — Валентина Александровна Стененкова, путевой мастер, лауреат трёх орденов Трудовой Славы. В подчинении у этой удивительной женщины было 32 мужика, а она умудрялась сделать так, что её околоток всегда оставался образцовым. Слова, видимо, какие-то волшебные знала, к каждому подход умела найти. До сих пор живёт в Брянске, дай Бог ей здоровья!

Таких удивительных людей объединила железная дорога. Да и я, признаюсь, никогда не жалел, что однаж-ды, заблудившись на 18-м автобусе, выбрал этот путь.

Текст: Александра Савелькина
Фото: Михаил Фёдоров, архив Анатолия Ткачёва