Как карта легла

Родился я в небольшом городке Вязники Владимирской области 25 декабря 1924 года. Детей в семье было пятеро. Старшая Таня во время войны работала врачом, выхаживала раненых солдат. Брат Володя делал оружие для фронта на военном заводе в Коврове. Ещё один брат окончил тульское военное училище, погиб на фронте. Меня призвали в 18 лет, попал под Сталинград, чудом выжил. Я самый младший из братьев. А после ещё сестрёнка. Мы с ней теперь вдвоём остались на этом свете.

Как деть готовились к войне

Самое яркое детское воспоминание — учения Московского военного округа в 1938 году. Войска двигались по муромской дороге и на три дня остановились на берегу Клязьмы, недалеко от нашего городка. Школьникам строго-настрого запрещалось приближаться к месту учений, где солдаты строили понтонный мост, гремели взрывы. Наблюдать можно было только издалека. Чем мы и занимались с большим удовольствием.

Интерес к «боевым» действиям подстёгивал и добавленный к учебному плану в том же 1938 году урок военного дела. Наш преподаватель, Василь Сергеевич, оказался бывшим прапорщиком царской армии, во время Первой мировой принял позицию большевиков. Звание у него было небольшое, но человек был очень эрудированный.

Во время его уроков мы рыли в полях окопы, собирали-разбирали старый школьный карабин. Но самое интересное началось, когда учитель принёс в класс настоящую топографическую карту. Правда, не нашей местности. Василь Сергеевич посетовал, что в военкомате ему не дали карту Вязниковского района, потому что она секретная. «Но и этой можно пользоваться, — резюмировал учитель. — Все обозначения на картах одинаковые». И мы стали учить церкви и сараи, дороги и броды, леса и болота…

Однако настоящая страсть к топографии появилась у меня после одного примечательного случая. Всё произошло ровно через три дня после окончания учений столичных военных. Я отправился на речку поудить рыбу. Спустился в пойму и вдруг вижу — надвигается огромная чёрная туча. Понял, что до дома не добегу, а мокнуть под холодным октябрьским дождём не хотелось. Огляделся, рядом стожок сена, а в нём — нора. Туда я быстренько и запрыгнул. Поудобнее устроился в тепле и вдруг задел локтем что-то твёрдое: бумажный свёрток, окутанный камуфляжной курткой. Вернувшись домой, я предусмотрительно спрятал свёрток в отцовской кладовой, где хранились ружья, а курточку с разрешения родителей оставил себе.

Прошло ещё несколько дней, про свой тайник я благополучно забыл. А когда вспомнил и развернул свёрток, удивлению моему не было предела — в стоге сена была припрятана военная карта Вязниковского района! Пометку «секретно» я от греха подальше отрезал и тайно начал изучать карту. И такое возникло любопытство к топографии! А за неординарный интерес к предмету учитель подарил мне книгу с условными обозначениями. Эти знания позднее сыграли особую роль в выборе фронтовой профессии…

Не гадать на картах

Хорошо помню день, когда началась война. Мы с отцом и его товарищами отправились на рыбалку. Из уличного рупора — чёрной металлической воронки — объявили: началась война. Какая тут рыбалка? Мы вернулись домой…

Спустя год, в августе 1942-го, меня вызвали в военкомат и отправили в гороховецкие лагеря недалеко от Нижнего Новгорода. Собрали там тысячи людей, все рода войск, кроме моряков и лётчиков, чтобы обучить хитростям выживания на фронте.

Со своего наблюдательного пункта с помощью стереотрубы с 10-кратным увеличением я мог разглядеть универмаг, где держал оборонугенерал-фельдмаршал Паулюс.

Однажды начальник штаба принёс топографическую карту. Говорит: «Видите голубая лента? Это озеро Инженерное, вы туда ходите умываться. А вот деревня Мулино, туда бегаете на плац…» И начал рассказывать про топографию. Я не стал хвалиться, что всё знаю, слушал вместе с остальными. Отличиться удалось несколькими днями позднее, когда начальник принялся расспрашивать курсантов. Вызывал по алфавиту, а если юноша не отвечал — задавал тот же вопрос аудитории. На каждый я давал верный ответ. На следующий день после того «экзамена» меня и перевели в разведку.

Разведчик-наблюдатель — довольно редкая фронтовая профессия. Я служил в артиллерии, моей задачей было обнаружить линию обороны противника и всё немецкое вооружение в секторе наблюдения. Данные эти нужны были для точного наведения 152-миллиметровых пушек. Задача очень ответственная. Если во время атаки заблаговременно не обезвредить фашистский пулемёт, сотни солдат погибнут…

Белые флаги над Сталинградом

Настоящая война началась для меня в километре от Сталинграда. Со своего наблюдательного пункта с помощью стереотрубы с 10-кратным увеличением я мог разглядеть универмаг, где держал оборону генерал-фельдмаршал Паулюс.

Я наблюдал, как к зданию дважды отправляли советского парламентёра с белым флагом. Как переговорщик входил в здание и как он возвращался ни с чем… А после видел белый флаг, выброшенный от безысходности группировкой фашистов, окружённых в междуречье Волги и Дона.

Такой мне запомнилась легендарная битва. Мы вышли к Волге в декабре, к шапочному разбору. Но и это время было страшным. Каждый день гудела взрывами артиллерия, в небе кружили самолёты, на земле — тысячами гибли люди. Там я получил первое своё звание — старший сержант.

Рассекреченный «Фердинанд»

Как происходило наблюдение? За несколько дней перед наступлением мы с командиром взвода разведки выползали на огневую позицию и тщательно выбирали место для обустройства наблюдательного пункта. Рыть окоп в сопровождении десятка солдат можно только ночью. Так мы и делали. Рядовые справлялись за несколько часов, остальное время мы тратили на маскировку пункта.

Пространства в окопчике хватало ровно настолько, чтобы там мог уместиться разведчик, его стереотруба и радист. К слову, после Сталинграда мы пользовались приборами с 20-кратным увеличением.

Дальше предстояло внимательно изучать любые движения в секторе наблюдения. Прямо вам скажу, немцы не отличались большой педантичностью в плане маскировки. Верхушки их касок с завидной регулярностью появлялись то тут, то там выше края траншеи. Я отмечал эти места крестиками на карте. При удачном наблюдении крестики легко соединялись в линию.

Сложнее обнаружить скрытые орудия противника. Как-то я наблюдал за группкой, состоявшей из 4 немцев. Я рассматривал их одежду, и вдруг осенило: эти люди обслуживают самоходную артиллерийскую установку «фердинанд». А «подсказали» мне это подшлемники с мягкой защитой, как у наших танкистов. Оставалось только вычислить, где спрятана техника. Также находили отлично замаскированные пулемёты и прочие орудия. Затем данные передавал на огневые позиции, где другие солдаты готовили к атаке пушки.

Око за око, кровь за кровь

В бытовом плане артиллерийскому разведчику на фронте несложно. Нам выдавали и валенки, и полушубки. Но, просиживая часами на наблюдательном пункте, всё равно не удавалось защитить от ветра лицо. Практически всю зиму 43-го я проходил с кровоточащими корками на щеках.

На фронте я получил всего одно ранение — лоб изрезали шесть минных осколков. Было это весной 1943-го, предстояло форсировать Днепр, мы с радистом заняли наблюдательный пункт. Вдруг чуть левее от нашего убежища кто-то выстрелил в сторону фашистов, располагавшихся на противоположном берегу реки.

Последовали ответные удары. Одна из мин врезалась в невысокую берёзу позади нашего окопа, посыпались осколки. Радиста ранило в висок, я видел, как из треснутого черепа вывалились мозги, перемешанные с кровью. Не зная, как поступить, я сделал товарищу перевязку, но было поздно — радист погиб. С окровавленными бинтами на голове я дождался темноты и только тогда решил пробираться к своим. Рана была не смертельная, но доставляла много хлопот. Помню, долго-долго потом ходил с повязкой…

Вспоминается ещё один случай из фронтовой жизни. Как-то после боя отправили меня осмотреть вражеские землянки. Зашёл в одно из строений, а там кто-то разговаривает. Оказалось, раненые немцы. Я поспешил доложить об этом нашему врачу. Он, не говоря ни слова, вывел истекающих кровью мужчин, выстроил в шеренгу и расстрелял. Потом я узнал, что накануне он отпросился на денёк в родное село. Вернулся мрачный: всю его семью — отца, мать, жену и двоих маленьких детей — расстреляли фашисты. Говорят, дело о расстреле этих немцев даже дошло до Сталина. И, молва утверждает, главнокомандующий пощадил: дело не дошло до суда.

От Молдавии до Китая

Когда весной 1944-го мы добрались до границы с Молдавией, меня по приказу штабного начальства отправили учиться в киевское училище самоходной артиллерии, эвакуированное в Саратов. Я, мальчишка, возмущался: «Разве я плохой разведчик? За что меня отправляют в тыл?». Мне по-отечески объяснили, мол, учиться отправляют лучших. Я успокоился.

После окончания училища нас, шестеро круглых отличников, командировали в Москву, в резерв танковых войск. Один генерал даже предлагал стать его адъютантом. Я осмелился отказаться, сославшись на то, что больше привык возиться с техникой. Чем очень удивил военного начальника. Мы потом встречались с ним в Китае, вместе ходили на охоту, когда генерал приехал с комиссией в нашу часть. Он даже пропуск мне выписал, благодаря чему я побывал и в Пекине, и в Шанхае. У других моих сослуживцев не было возможности покинуть закрытый советский гарнизон.

В Китае я прослужил три года, затем был переведён во Владивосток, оттуда поступил в Московскую бронетанковую академию. После её окончания служил в Могилёве, строил завод по ремонту танков в Ираке, а когда появилась возможность, перебрался на родину жены, в Брянск. Здесь работал на автозаводе — военным представителем главного бронетанкового управления.

Случайная попутчица

Удивительно, как неожиданно иногда пересекаются человеческие судьбы. Именно так я познакомился со своей будущей женой.

Заканчивался мой отпуск, предстояло возвращаться в Китай. Накануне отъезда я поспешил на вокзал за билетами. И вдруг очередь, суматоха и какая-то молоденькая девушка просит: «Помогите купить билет, я документы забыла дома, а мне срочно надо в Красноярск — там мама умерла». Миновав очередь, я протиснулся к кассе. Попросил один билет до Владивостока по проездным документам, и один — до Красноярска за наличные, «для жены». Документы «жены» у меня даже не спросили. Я отдал билет девчушке, на том и разошлись. На следующий день мы с Ириной встретились в одном купе. Вот и всё наше знакомство…

Когда я добрался до части, меня уже ждали три её письма. Но поженились мы только через три года, после моего возвращения из заграничной командировки. 

Вместе мы прожили 42 года. Воспитали сына и дочь, двоих внуков, подрастают два правнука. Вот и вся жизнь. И счастливая, и трудная одновременно.