Добрые люди Брянской земли: Степан Артемьевич Лашкевич

Степан Артемьевич Лашкевич родился около 1764 г., в службу вступил вахмистром в Кирасирский Военного Ордена полк. 25 ноября 1784 г. уволен от службы в невысоком чине корнета и «отпущен в дом его», в село Суходолье Стародубовского уезда. Также к владениям Лашкевича относились село Ветлевка и деревни Старая и Новая Романoвки, Мглинского уезда, купленные Степаном Артемьевичем в 1801 г. у Софии Васильевны Леонтович, село Ормин (ныне Вормино, Мглинского района Брянской области), которое Лашкевич купил в 1807 г. у сестры своей Ульяны, деревня Лукавица. Женат был С. А. Лашкевич на Александре Андреевне Дунин-Борковской (1781 г. р.). Детей у супругов Лашкевич не было.

Храм Покрова

Известность С. А. Лашкевич приобрел строительством в 1811 г. в своей деревне Новой Романoвке храма в честь Покрова Пресвятой Богородицы, выдающегося архитектурного памятника, превратившего к тому же названную деревню в село. Побывавший здесь около 1908 г. историк искусств и архитектор Ф. Ф. Горностаев писал: «Неожиданным светлым пятном среди лесной глуши рисуется усадьба «Романoвка», этот последний слабый отзвук исчезнувшей помещичьей культуры. <…>

Храм Покрова сооружен в 1811 году местным помещиком Лашкевичем и принадлежит времени увлечения «эллинским искусством». Простой, но выразительный по плану храм по идее напоминает известную Башню ветров в Афинах. Удивительно встретить в глуши это изящное и выдержанное произведение Александровского классицизма, этот оригинальнейший образчик зарождающегося русского (ампира). Владелец усадьбы, строитель этого прекраснейшего храма, несомненно, обладал высокоразвитым художественным вкусом. Явное этому доказательство даже не самый храм, не его внешность, а то, что находится внутри. Храм обладает на диво скомпонованным иконостасом кисти высокоодарённого художника В. Л. Боровиковского».

В самом деле, крупнейший русский художник рубежа XVIII — XIX веков Владимир Лукич Боровиковский (1758–1826) написал по заказу С. А. Лашкевича 26 икон для романoвской церкви. Работы выполнялись в Петербурге (Боровиковский всегда был загружен заказами), после чего доставлялись в Мглинский уезд. О месте написания икон сообщает надпись на местном храмовом образе Покрова Пресвятой Богородицы: «В сем храме иконы написаны Императорской Академии художеств советником Владимиром Лукичом Боровиковским в Санкт-Петербурге 1815 г.» На той же иконе, «среди коленопреклоненных молящихся», изображен был, по общему мнению прихожан, храмоздатель С. А. Лашкевич.

Ф. Ф. Горностаев в 1908 г. спел подлинный гимн иконостасу из Новой Романoвки этому произведению искусства и веры: «Иконы Романoвского иконостаса написаны в 1814–1815 годах и представляют редкую высокохудожественную ценность. Можно долго любоваться неподражаемым мастерством В. Л. Боровиковского, разносторонностью и разнообразием его выдающегося таланта, этого достойнейшего самородка юга. Истинное художественное наслаждение доставляют эти чудные иконы-картины своей экспрессией, замечательной тонкостью письма и колоритом, и в особенности тем непередаваемым настроением, которое навевают эти глубоко мистические произведения мечтательного художника-поэта. Заброшенные в глушь, эти чудные произведения искусства, — храм с его великолепным из ряда вон выходящим иконостасом, составляют какую-то загадку. Решить её возможно, вспомнив только то понимание художественной красоты, которое было присуще высокой культуре великого Екатерининского века и «дней Александровых прекрасного начала». Только оно одно могло заставить так горячо отнестись к делу сооружения храма, связав с ним высшие интересы искусства, считавшиеся в ту славную эпоху глубоко важными и жизненно необходимыми во всякой окружающей жизнь культурной обстановке. Помещик Лашкевич был, очевидно, истым сыном своего века и, строя церковь, не задумался создать «искусство для искусства» в своей усадьбе, может быть, и не такой глухой, как в наше время».

Встреча Государя и Государыни

Степан Артемьевич Лашкевич был награждён бронзовой медалью в память Отечественной войны 1812 г. А 7 сентября 1825 г. ему случилось представиться Государю Императору Александру Павловичу. Император, путешествуя из Петербурга в Таганрог, проезжал через Мглинский уезд. Несколько позже, 13 сентября, через Мглин проехала Императрица Елисавета Алексеевна, супруга Государя. Первой остановкой на территории Брянского края в ту поездку стала для Императора Александра I деревня Лукавица, принадлежавшая как раз Степану Артемьевичу Лашкевичу. Встреча с Императором и с Императрицей так потрясла Лашкевича, что рассказ о ней он приказал записать «для любопытства будущим временем» в своём знаменитом романoвском Покровском храме «белилами на массивной двери, выкрашенной масляной зелёной краской». В 1942 г. дверь как святыня вместе с четырьмя иконами кисти Боровиковского была помещена во вновь открытом при немцах мглинском Успенском соборе. Ныне эта дверь хранится в собрании, составляемом для мглинского краеведческого музея. Надпись на двери гласит: «Его Величество Государь Император Александр Павлович изволил путешествовать из Санкт-Петербурга в Таганрог через Малороссию 1825 года сентября 7 дня, при перемене в деревне моей Лукавицы на почтовой станции лошадей, имел я счастие поднести Его Величеству хлеб, от которого повелел мне отрезать немножко и поднести ему; кушая хлеб, он соизволил говорить сии слова: «Вот я ваш хлеб ем?» — и поднявши картуз, сказал: —«Благо вам». Потом соизволил удостоить меня своим милостивым разговором, спрашивал фамилию, место моего жительства и где я служил; выслушавши мои ответы, при отъезде изволил сказать: «Прощайте»…»

И о приезде Императрицы Елисаветы Алексеевны также рассказано в надписи на двери С. А. Лашкевича. Государыня прибыла во Мглин 13 сентября в 5 часов пополудни. Ночевала, как шесть дней назад и её супруг, в доме титулярного советника П. Г. Косача. 14 сентября, в праздник Крестовоздвижения, Елисавета Алексеевна «изволила слушать в церкви Воскресения Господня литургию; которую совершал протоиерей Иаким Чачка с дьяконом Георгием Байдаковским; литургию пели с одним певчим Иваном Васильевичем Ярославцем» певчие помещика С. А. Лашкевича: «регент Иван Костицкий, Ефим Шулькин, Кирило Триухов, Семён Симонд, Василий Сивак, Феофил Хоменко, Феодосий Пинчук, Григорий Крыса, Анастасий Иванченко и Аким Левый». Певчие «от щедрот» Государыни «получили награждение пятьдесят рублей». Как видим, не только церковное здание выстроил С. А. Лашкевич, не только украсил храм замечательными иконами, но и воспитал известный во всём уезде церковный хор.

И дворянам, и крестьянам

Вероятно, авторитет Лашкевича среди соседей-дворян был высок, и в 1827 г. Степана Артемьевича избрали на трёхлетний срок (до 1830 г.) мглинским поветовым маршалом, то есть уездным предводителем дворянства.

К этому времени относятся главные благотворительные подвиги Степана Артемьевича. В Черниговском приказе общественного призрения хранились вложенные Лашкевичем 300 тысяч рублей. Приказы общественного призрения существовали с 1776 г. в губернских городах для того, чтобы организовывать народные школы, сиротские дома, больницы, аптеки, богадельни, работные и смирительные дома. Управлялись все перечисленные учреждения также приказами общественного призрения. Для пополнения средств этим приказам были разрешен приём вкладов на хранение.

По завещанию, составленному в 1829 г., Степан Артемьевич Лашкевич свои хранившиеся в Черниговском приказе общественного призрения 300 тысяч рублей распорядился использовать следующим образом: проценты со 100 тысяч следовало ежегодно выделять на выплату вместо крепостных крестьян из имений Лашкевича положенных этим крестьянам по закону податей, а также на выплату пошлины за право этим крестьянам свободно торговать вином. Таким образом, Степан Артемьевич освободил своих крепостных от налогов и обеспечил им доход от винной торговли на много лет вперед, поскольку в завещании оговаривалось особо: «Ни в каком случае наследники не могут взять капитал сей из приказа, если не изменится Правительством самый быт крестьянский». Дополнительным завещанием 1831 г. Лашкевич дополнил капитал на выплату крестьянских податей ещё 25 тысячами рублей. Кроме того, Лашкевич завещал для помощи нуждающимся крестьянам его иметь всегда в запасе 10 тысяч пудов хлеба. Но хлеб этот давался взаймы, чтобы поправившие свои дела земледельцы могли потом восполнить из вновь собранного урожая эти неизменные 10 тысяч пудов. Также при своей знаменитой Покровской церкви в Новой Романовке Степан Артемьевич учредил богадельню для неимущих на 12 человек подопечных. В год на содержание этой богадельни отпускалось по 500 рублей. Интересно, что и для причта Покровского храма в Романoвке Лашкевич оставил банковский билет в 574 рубля, процентами с которого романовские священнослужители пользовались ещё в 1873 г.

Наконец, от вложенного в приказ общественного призрения капитала оставалось ещё 200 тысяч рублей. Проценты с этой суммы пошли на содержание воспитанников университетских пансионов и гимназий. Эти воспитанники должны были происходить «из столбовых дворян бедного состояния», уроженцев Черниговской губернии. По окончании своей учёбы каждый из стипендиатов Лашкевича получал «на прощание» единовременно такую же сумму, которая вносилась ежегодно за его обучение. Кроме того, отдельно Лашкевич внёс 32 500 рублей на учреждение стипендий особо для дворян Мглинского, Стародубовского и Городнянского уездов.

Трагическая гибель

Умер, а вернее, погиб «от руки убийц», Степан Артемьевич Лашкевич 21 апреля 1832 г. Детальное, но далеко не бесспорное описание смерти благотворителя находим в записках Доминика Пьера де ла Флиза (1787–1861). Потомственный французский врач, по специализации фармацевт, де ла Флиз в чине капитана служил медиком во 2-м гренадерском полку императорской гвардии Наполеона. В ноябре 1812 г. в сражении при Красном де ла Флиз был ранен и попал в плен к русским. Военнопленного врача поселили во Мглине, где де ла Флиз хорошо сошёлся с местными дворянами, женился и остался навсегда в Российской Империи, точнее, на Украине. Здесь Доминик Пьер де ла Флиз стал называться на русский манер Демьяном Петровичем. На склоне лет Д.П. де ла Флиз собрал свои записки, которые в 1873 г. перевели на русский язык и только лишь в 1891–1892 гг. опубликовали в журнале «Русская старина».

В этих-то записках, в отрывках, датированных периодом 18 мая 1813–5 июня 1814 гг., когда пленный де ла Флиз жил во Мглинском уезде, приводит французский врач подробный рассказ о гибели Степана Артемьевича Лашкевича: «В половине октября (1813 г.) случилось происшествие, …дающее понятие о мщении русских крестьян над господами, когда эти обращаются с ними жестоко. Соседний помещик Лашкевич… был человек очень богатый, обладал тысячью крестьян, но был без всякого образования и скупой. Жена его, рожденная Дунина-Борковская, была, напротив, характера благородного… Лашкевич жестоко обращался с своими людьми и заставлял иных крестьян работать в поле с цепями на ногах. Они и порешили отделаться от своего господина. Повар, кучер, камердинер сговорились между собой и в соучастницы взяли горничную госпожи. Лашкевич имел обыкновение после обеда отдыхать. Жена его в назначенный заговорщиками день велела при себе варить варенье, в небольшом отдельном домике в саду, не близко от жилого дома. Надобно было удержать её тут подольше, чтобы дать время совершиться преступлению, и с этою целью горничная графини замедляла варку, подливая в варенье воды; но хозяйка приметила это и разбранила горничную, нисколько не подозревая цели этого действия. Лашкевич строил церковь, и в доме его писали образа для иконостаса, причём он очень любил смотреть на работу живописца. В эту мастерскую надобно было проходить через столярную, к потолку которой, посредством верёвок, привешаны были массивные бруски дерева.
Эти-то бруски заговорщики намеревались спустить на голову своего барина в ту минуту, как он станет проходить; но как они замешкались, а Лашкевич успел пройти без вреда, то положили подождать его возвращения в спальню; они пошли за ним, бросились на него, стали душить подушкою и бритвою порезали ему горло. Положив бритву ему в руку, убийцы заперли снутри дверь на крючок, потом снаружи закрыли ставни и ушли. Когда же Лашкевич возвратилась в дом, она удивилась, что муж её ещё не встал, тогда как она же еще замешкалась за вареньем. Было 5 часов, время чая. Она приказала разбудить мужа. Ей пришли сказать, что дверь заперта снутри; когда же открыли наружные ставни, увидали убитого на постели в крови и с бритвою в руках. Полиция произвела следствие и было решено, что помещик лишился жизни самоубийством. Труп схоронили в поле, без всяких церковных обрядов.<…>

Спустя неделю, в местную харчевню приехал секретно из Мглина полицейский офицер. Он приказал схватить горничную и посадить её в тюрьму. Госпожа Лашкевич не понимала, куда девалась её горничная, как спустя несколько дней ей объявили, что муж её умер не своею смертью, но был зарезан её людьми. Преступление это открылось таким образом. Убийцы сидели в деревенском кабачке и заговорили о смерти своего барина; один из них при этом напомнил пословицу, что лучше убить змею, чем дать ей укусить нас, а слышавший эти слова бывший тут человек побежал объявить о том мглинскому протопопу, этот дал знать полиции — и убийц арестовали. Все они, спрошенные отдельно, сознались в своём преступлении. Тогда прибыл архиепископ и, велев вырыть тело Лашкевича, с большою церемониею похоронил его в склепе его церкви. Убийц наказали кнутом и сослали в Сибирь».

В этом тексте несколько моментов должны нас насторожить. Во-первых, мы знаем точную дату смерти Лашкевича — и это не середина октября 1813 г., как у де ла Флиза, а 21 апреля 1832 г., как следует из надписи на надгробном памятнике Степана Артемьевича. Более того, документально подтверждается активная жизнь Лашкевича после 1813 г.: встреча с Императором Александром I в 1825 г., избрание на пост уездного предводителя дворянства в 1827 г., составление завещаний в 1829 и 1831 гг., о чём у нас говорилось уже. Кроме того, иконы для романовский церкви, построенной Лашкевичем, В. Л. Боровиковский писал в Петербурге, а не в Романовке, и в 1814–1815 гг., так что наблюдать за работой художника в Романовке Лашкевич в октябре 1813 г. точно не мог. Далее, обличительный пафос процитированного фрагмента кажется нам определённо неуместным: во.первых, подлинное и весьма дружелюбное отношение Лашкевича к крепостным видно из составленного в их пользу завещания. Во-вторых, убийцами помещика были дворовые люди: повар, кучер, камердинер и помогавшая им горничная. Они-то уж точно не работали в поле — ни скованные, ни раскованные.

Нет, конечно, повода сомневаться в правдивости, с которой описаны детали убийства, разоблачение преступления и судьба тела Лашкевича. Но описал преступление де ла Флиз, скорее всего, по рассказам соседей Лашкевича и родственников своей жены, с которыми наверняка поддерживал отношения по крайней мере до её кончины в 1843 г. Что же касается повода для убийства Степана Артемьевича, то, возможно, на него указывают предания, сохранившиеся среди романовских жителей до сих пор: «Рассказывают, что Лашкевич имел много золота и прятал его в земле в разных местах своей усадьбы, чтобы не забыть мест его захоронения, он начертил схематический план и приложил к нему код (сокращенные условные обозначения), прочитав который, можно было по чертежу легко найти зарытое в землю золото. Чертёж и код Лашкевич спрятал в своём жилом доме над внутренней дверью. Его крестник обнаружил тайник, вынул чертёж и код, и если раньше только догадывался о спрятанных драгоценностях, то теперь решился убить крёстного и воспользоваться его золотом. Скоро обнаружили Лашкевича в его же доме с перерезанным горлом. Совершив преступление, убийца посадил свою жертву в кресло перед зеркалом и вложил мёртвому бритву в руку, имитировав такой вариант самоубийства. Однако преступник код прочитать не смог, в схеме не разобрался, золота не нашёл». Надо сказать, что крестником Лашкевича вполне мог быть и повар, кучер, и камердинер, поскольку помещики частенько выступали восприемниками на крестинах своих крепостных.

Похоронили Лашкевича у построенного им Покровского храма в Новой Романовке. Надгробие помещика-благотворителя в годы коммунистического режима было разрушено. Однако же описание этого надгробия чудом сохранилось. Надпись на надгробном памятнике гласила: «Лашкевич Стефан Артемьевич, корнет, умер «от руки убийц» 21 апреля 1832, на 57 году жизни «. Далее шла стихотворная эпитафия: «Здесь скрыт страдальца прах. / В пустом тщеславии он счастия не ставил, / И память о себе бессмертную оставил / В благотворительных делах». Интересная деталь — в 1899 г., когда Покровская церковь в Новой Романовке была давно уже приходской, на её нужды сделал пожертвование святой праведный Иоанн Кронштадтский (священник Иоанн Ильич Сергиев). Такая вот замечательная благотворительская преемственность.

Печальная судьба наследия

В первые годы большевистского правления Покровская церковь в Новой Романовке действовала, иконы кисти Боровиковского взял под опеку Главмузей, и в мастерских Третьяковской галереи в 1921 г. эти иконы (по крайней мере одна из них) были отреставрированы и возвращены романовскому приходу. Но к 1930-м годам антирелигиозная истерия, представлявшая собой неотъемлемую часть коммунистической идеологии, стала хозяйничать и в Новой Романовке. Покровский храм был закрыт, последний настоятель храма 63-летний протоиерей Сергей Александрович Скворцов 15 февраля 1938 г. был арестован чекистами и меньше чем через месяц — 13 марта — расстрелян в г. Клинцы (ныне райцентр Брянской области). В те же годы был разрушен надгробный памятник на могиле С. А. Лашкевича.

В 1934 г. большие иконы Христа Спасителя, Пресвятой Богородицы и Михаила-Архангела из романовского иконостаса были переданы в разместившийся в стенах московского Донского монастыря «Антирелигиозный музей искусств». Вскоре эти иконы оказались в музее Академии архитектуры, откуда в 1935 г. их передали в Государственную Третьяковскую галерею, где они хранятся до сих пор. Ещё один — удивительный по символизму образ архангела Гавриила — причудливая советская культурная политика занесла в Казахстан, где икона и сейчас хранится в алма-атинском Государственном музее искусств им. А. Кастеева.

К 1942 г. из 26 икон романовского иконостаса в храме находились лишь четыре. В тот год в открытый вновь при немцах Успенский собор г. Мглина из Новой Романовки эти иконы были доставлены для благочестивого молитвенного почитания. После войны в Успенском соборе продолжались службы, в 1957 г. храмовую территорию удалось даже окружить изгородью из штакетника. Но начались хрущёвские гонения на Церковь… 14 ноября 1961 года Успенский собор был вновь закрыт, священник отец Николай сдал ключи от храма в Мглинский райисполком. Несмотря на объявление собора памятником архитектуры, храм остался без присмотра. Злые люди и природа вершили своё чёрное дело. Церковное имущество растаскивали, пока наконец не срезали с иконных досок холсты работы Боровиковского. Похитителей толком тогда не искали, судьба украденных полотен до сих пор неизвестна.

От самой Покровской церкви в Романовке остались лишь стены, которые использовались вовсе неподобающим для храма образом. В 1972 г. московский искусствовед М. П. Цапенко в своей книге «Земля Брянская» писал: «Ново-Романовская церковь сохранилась, но вид у неё обветшалый, запущенный (используется под склад). Внутреннее убранство церкви не сохранилось». Десять лет спустя брянский архитектор В. Н. Городков, также на страницах одной из своих книг, обращался к начальству владевшего Новой Романовкой колхоза «Авангард»: «Хочется верить…, что правление колхоза изменит характер использования прекрасного и редкого памятника архитектуры — здания бывшей Покровской церкви — выведет из него склад и найдёт ему иное общественно-культурное назначение». В наши дни ситуация лишь усугубилась, о чём сообщает мглинский краеведческий интернет-сайт: «…Церковь… сохраняется и сейчас как архитектурный памятник начала XIX века. Только всё ещё находится в заброшенном полузабытом состоянии и продолжает разрушаться». На том же сайте можно найти и прямой крик о помощи: «Здание церкви в селе Романовка сохранилось, но находится на грани разрушения. Активисты «Общества изучения русской усадьбы», опубликовавшие современные фотографии церкви, выражают надежду, что здание, близкое по стилю постройкам Дж. Кваренги и Н. А. Львова, будет сохранено».

Летом 1969 г. произошла областного уровня культурная сенсация, о которой тогда же 20 июля написала газета «Брянский рабочий» — жители Новой Романовки Фёдор Петрович Кузмицкий и его мать Мария Ивановна передали в дар Брянскому областному художественному музею икону из иконостаса Ново-Романовской церкви. Это был образ «Святые Юлиания и Василий Пресвитер» кисти В. Л. Боровиковского и поныне хранящийся в собрании Брянского областного художественного музейно-выставочного центра.