Яков Евсеевич Шустерман: Настоящий полковник!

Я полковник в отставке, воевал на 1-м и 2-м Украинских фронтах, пехотинец, дважды ранен. Война — это грязь, запах крови, запах пота, вшей выше крыши, сон — мечта и повсюду — смерть. В моей семье из девятерых в живых остались лишь трое…

• * * *

• Я родился 8 феврали 1925 года в городе Петриков Мозырской (теперь Гомельской) области. Мой папа Евсей Захарович был хорошим сапожником, мать — домохозяйка. Детей было восемь: четыре сына и четыре дочки. Одна из девочек, Аня, умерла в 1933 году от голода.
• Перед войной нас было девять человек. В большой семье работал один отец, все дети учились. Чтобы прокормиться, мы с весны по осень жили в деревне в 15 километрах от города. В двенадцать лет я взял на себя обязанность обеспечить семью дровами и присматривал за поросёнком. На большом участке в 40 соток выращивали овощи. Ягоды и грибы собирали в лесу.

• * * *

• Таким было и лето 1941 года. Возле сельсовета в деревне был установлен большой репродуктор. Помню, я с мальчишками прогуливался по улице, когда услышал: «Слушайте! Сейчас будет важное сообщение…» Так мы узнали, что началась война. Через несколько дней приехали два человека в милицейской форме и переписали всех комсомольцев. Вскоре папе сказали, что это были переодетые немецкие диверсанты. Комсомольцами в семье были я и две сестры — Соня и Рая. Отец спешно отправил нас в эвакуацию. В чём стояли, в том и ушли. На станции Муляровка заскочили в последний эшелон, отправлявшийся в Тамбовскую область.

• * * *

• Старший брат Аркадий был призван в армию в 1940 году, погиб в 41-м под Калинковичами. Родители остались дома, полагая, что немцы не станут воевать со стариками и детьми. Первой расстреляли маму и братика с сестрой. В 1942 году погиб отец и средний брат. Силач был неимоверный — легко меня мог побороть…

• * * *

• Связи с родными у нас не было. В Тамбовской области мы поселились в посёлке Токаревского района. Жили в комнатке при школе, где старшая, Рая, работала учителем. Прежде я никогда не занимался лошадьми, но мне вручили повозку, лошадку, и я начал работать в колхозе — перевозил грузы. Зимой был молотобойцем в кузне, а когда набирали трактористов, отучился 3 месяца и стал водителем трактора ХТЗ.
• Все колхозники работали за трудодни, а за «палочки» хорошо платили только во времена больших урожаев. Трактористу же за каждый трудодень фиксированно платили по 3 килограмма зерна. Пшеницей, которую я заработал за сезон, доверху заполнили полкомнаты. Запаса хватило сёстрам и на 1943-й, и на 1944 год, а остатки зерна они продали перед возвращением из эвакуации.

• * * *

• В январе 1943 года меня призвали армию. Сестра Рая поцеловала меня, и я потопал 18 км до станции. Повезли нас в Ульяновскую область, где в лесах недалеко от Мелекесса формировался 377-й запасной стрелковый полк. Жили в едва отапливаемых блиндажах, где в несколько рядов стояли трёхъярусные нары, укрывались шинелями. Всё время хотелось есть. Мы подбирали головы селёдок и варили их в котелках…
• Многие солдаты болели «куриной слепотой» — от голода и нехватки витаминов теряли способность видеть ночью. А у меня всё лицо стало жёлтым, и хлеб не мог даже в рот брать. Спасли сухари, которые я обменял на хлеб у местных женщин, солдатских матерей. Погрыз сухари — и действительно стало легче.

• * * *

• Тонкостям ведения боя нас учили 6 месяцев. Мы прекрасно изучили все виды оружия, наступательный, оборонительный, штыковой бой, ориентирование на местности, как вести борьбу с танком, кавалерией, научили виртуозно ползать по-пластунски — это умение многим спасло жизни!
• Когда узнал, что отправляют на фронт, начал собирать сахар. Была у меня мечта — оставить сёстрам память. Оказавшись в городе с донесением, заплатил этим сахаром фотографу и тот единственный снимок в изношенной гимнастёрке отправил родным.

• * * *

• Мы понимали, что идём на смерть. От пехотинцев это не скрывали. Перед отправкой командир, бывший фронтовик, произнёс речь, слова которой до сих пор в моём сердце: «Смотрю, ребята, на вас — все молодые, красивые. На вашу долю выпала честь защищать Родину. Я уверен, что вы все — хорошие специалисты. Старайтесь использовать те навыки, которые вам дали. Ну а кто погибнет — такая уж участь».
• Потом уже, под обстрелами, я понял: бояться смерти нет смысла. Нет страха перед пулей, не боишься врага. Есть только задание, которое нужно выполнить. А если будешь трястись за свою шкуру, точно погибнешь…

• * * *

• На фронт нас отправляли в новеньком обмундировании, а когда доехали до Харькова, были во всём старом — по пути меняли одежду на продукты. Командиры за это не ругали.
  На подъезде к городу эшелон попал под бомбёжку: один из вагонов полностью сгорел вместе с людьми.

• * * *

• Харьков только освободили, кое-где догорали пожары. Наши уже переправились через Днепр и заняли плацдарм на 3–4 километра вглубь. Задача стояла — как можно быстрее перебросить туда технику и артиллерию, чтобы подальше отогнать фрицев.
  Я был командиром отделения, в подчинении 7 человек. Пешком отправились к Днепру, на это ушло четыре дня. В короткие привалы солдаты сваливались как мёртвые, и было целой проблемой снова поднять их в строй. Ночью шли, держась за руки, засыпая на ходу. Командир, заметив, что солдаты еле идут, кричал запевале — голосистому украинцу: «Василий, запевай!» — и тот с задором заводил хулиганские песни, как сейчас бы сказали «18+». И усталость отступала.

• * * *

• Мы рвались на фронт, как на свадьбу, наслышавшись рассказов о сытной кормёжке. Говорили, что на фронте питание привозят на сто человек, а в живых остаётся двадцать — ешь сколько хочешь. И про питание, и про страшную статистику не врали старики: иногда в живых оставалось 5-6 %…

• * * *

• К Днепру мы подошли с рассветом. Переправились в полном составе. Повезло — бомбили не то место, где мы прошли.
• Утром на рассвете приказ: «К атаке!» — без поддержки артиллерии и танков. До противника было 200-250 метров. С расстояния 100-120 метров мы по команде с криками «За Родину, за Сталина! Ура!» ринулись в атаку. Подпустив к себе ближе, противник открыл огонь. Командир приказал отойти на исходную позицию.
• 20 сентября в 7 вечера вызывает командир взвода:
• — Ты видел, откуда пулемёт бьёт?
• — Видел.
• — Твоя задача, используя внезапность и ночь, ворваться в окоп и уничтожить пулемёт. О выполнении сообщишь сигнальной ракетой.
• Я собрал своё отделение, поставил задачу. Главную опасность для нас представляли осветительные ракеты, которые в тёмное время выпускали немцы. Ракета горела в небе 10–15 секунд, но освещала всю местность как днём.
• Сказал бойцам: «Как только ракета будет запущена, сразу без команды падай на землю и лежи как мёртвый». Обговорили, что каждый должен делать на задании. Связь — шёпотом.
• К полуночи подошли ближе ста метров, дальше — по-пластунски. Немец хитрый был! Чтобы показать, что не спит, регулярно давал очередь. В ту ночь я поверил, что у каждого человека есть ангел-хранитель: пули пролетели на расстоянии пары сантиметров от моей головы — всё лицо обсыпало комьями холодной грязи. Так близко смерть была впервые.
• Проползли ещё тридцать метров, бросили гранаты, ворвались в окоп. Подали сигнал, и через три минуты прибыли наши. За этот бой я получил в 1943 году медаль «За отвагу».

• * * *

• Вскоре после этого меня в первый раз ранило. Ранение лёгкое, в ногу. Около трёх месяцев пролежал в госпитале — и снова в строй. Это был ноябрь 1943 года. Освободили Киев. После ранения меня отправили в маршевую роту, служил ординарцем командира.
• Запомнился один бой. Мы были в 250–300 метрах от немцев. Команда: «Приготовиться к атаке!» Немцы открыли огонь, наши залегли. Но была зима: тёмные фуфайки и брюки — как яркие мишени. В это время вышел фриц, опирается на винтовку, смотрит на поле боя: нет ли живых. Я стрелял очень метко. Нас учили: «Плавно жми, не дыши, мушку ровную держи: результаты хороши. Если дёрнул — не ищи». Я выстрелил, он упал. Я поднял голову, и вдруг что-то ударило по плечу, вырвало клок ваты. Это меня при выстреле их снайпер засёк! Второй раз смерть прошла рядом…

• * * *

• Потом был бой, где меня тяжело ранило — была перебита кость возле колена. Лечился шесть месяцев. Вначале в полевом госпитале долго ждал эшелон. Забинтованная нога отчаянно чесалась. Пожаловался сестричке, а она говорит: «Сыночек, потерпи: видишь, раненых всё везут и везут…» А я уже спать не мог. На десятый день положили меня на операционный стол, размотали бинты, а там в ране — белые черви, размером с фалангу пальца, копошатся. Никогда не забуду, как шипела в ране перекись водорода, и после я впервые крепко уснул.

• * * *

• В феврале 1944 года на лечение отправили в глубокий тыл, в Грузинскую ССР, город Миха Цхакая. После выздоровления 3 месяца учился на курсах радистов. Служил на приёмном пункте — контролировал работу радистов Закавказского военного округа: тогда запрещено было работать открытым текстом, но многие нарушали это правило — от радости близкой победы или удальства. Мы их ловили.
• После войны окончил Ульяновское общекомандное училище связи. В 1948-м вслед за товарищем по училищу переехал в Брянск. Здесь женился, родился сын. Служил в различных гарнизонах: от Брянска до Североморска и Усть-Лабинска. Закончил военную службу в должности начальника связи отдельной зенитной ракетной бригады, затем работал начальником районных курсов ГО, преподавал военное дело школьникам.

• * * *

• Находясь на фронте, я сделал следующие выводы. Солдат в боях жил один-два дня — потери были огромные! Второе — мы стойко переносили тяготы службы. Каждый воин был мастер своего дела. Никто не жаловался на трудности. Несмотря на национальности, была крепкая войсковая дружба. Мы чувствовали поддержку тыла. А больше всего солдаты мечтали… выспаться всласть! На войне казалось, всё в жизни бы отдал, только бы выспаться.

• * * *

• Мне 96 лет. Самое главное в жизни — здоровье, хорошие друзья, взаимная помощь и обязательно интересоваться политикой!
• И секрет долголетия вам скажу: беречь нервы и спокойствие в душе, питаться умеренно и двигаться больше. Сам всегда так жил и вам от души этого желаю!