В ризах образа: как иконы наряжают в народное «золото»

Фольгоуборщица — так называется профессия Маши в научной литературе. Предположительно, в конце 19 века недорогие иконы, в том числе печатные, начали украшать фольгой — металлическими листами в толщину бумаги. Изначально они были медными или оловянными, золочёными, серебрёными или покрытыми цветным лаком. Икона с окладом из фольги стоила недорого, а выглядела красиво, поэтому была очень популярна в народе.

Делали такие оклады при монастырях. Известно, что на Курской Коренной ярмарке в 1863 году «пониже мыльного ряда» имелся «…целый ряд икон, украшенных фольгою, — изделия монахинь севского, борисовского, курского и других окрестных женских монастырей». В одном только Борисовском Тихвинском монастыре на рубеже 19–20 веков около 300 монахинь занимались обряжением икон.

— Моя прабабушка Ксения была очень верующим человеком. Дома, в красном углу, всегда в идеальном порядке висели старинные образа, украшенные нарядными окладами, — рассказывает Мария. — Когда прабабушки не стало, часть икон передали в храмы, часть решили оставить в семье. Многие киоты от времени обветшали, а оклады покрылись паутиной и копотью. Бабушка Любовь Михайловна решилась открыть рамы, чтобы привести всё в порядок. Где-то хватило простой чистки, где-то пришлось, по сути, создавать новый оклад. Так бабушка, педагог по образованию, самостоятельно, во многом интуитивно, освоила мастерство обряжения икон.

Конечно, без помощи в этом непростом деле было не обойтись. Ремонт и изготовление деревянных киотов взял на себя дедушка Павел Михайлович, который всегда и во всём поддерживал супругу, а Любовь Михайловна сосредоточилась на тонкой, требующей огромного терпения работе с фольгой. Сначала они обновили семейные реликвии, потом иконы начали приносить родственники, друзья и знакомые. Кто-то просил почистить старый оклад, кто-то оформить новые иконы — детям на брак, в подарок ко дню рождения и так далее.

Не всё золото

Мария рассказывает, что в 90-х годах в Почепе работали три фольгоуборщика. При этом передать своё мастерство, оставить последователей смогла только Любовь Михайловна Сухова. Для неё было очень важно, чтобы дело продолжало жить. Потому она не только обучала своих детей и внуков, но и охотно делилась опытом с чужими людьми.

— Мне было лет шесть, когда бабушка впервые доверила вырезать листочки из фольги для оклада. Было очень страшно испортить. Не верилось, что моя работа украсит икону. Но бабушка поддержала и действительно приклеила те листочки в раму. Это доверие во многом определило мою дальнейшую жизнь, помогло сформироваться характеру.

Так же терпеливо и внимательно Любовь Михайловна учила других людей. Помню, как у нас почти неделю жила женщина, кажется, из Унечского района. Она увидела икону с бабушкиным окладом в храме и очень захотела научиться создавать такую же красоту.

— Маша, что самое сложное в вашем деле?

— Думаю, работа со стариной. Несмотря на то что мы не трогаем красочный слой, а занимаемся исключительно окладом, любой старинный образ — это ответственная и во многом непредсказуемая задача. И каждый раз, вынимая грязное стекло из рамы, я до конца гадаю, что нас ждёт.

Самые распространённые спутники времени — пыль, закопчённая паутина, мухи, жуки-древоточцы. Последние, правда, проедая доску с тыльной стороны, как правило, лики оставляют невредимыми. Чудо или химия — не знаю. Но факт.

Что же касается украшений из фольги, здесь нас ждут не только загрязнения, но и коррозия, деформация, надрывы, утраты. Хорошо, если потерян небольшой фрагмент, а не вся одежда, которая закрывала голое дерево на недорогом образе. Эти иконы писали специально «под оклад»: из экономии средств выводили только лики, ноги и руки. В случае потери оклада образ в лучшем случае отправлялся подальше в шкаф. Восстановить утраченное убранство для такой иконы — это буквально вернуть её к жизни.

Фольга — дело тонкое

— Где ваша бабушка искала фольгу для окладов?

— Попадались заметки этнографа Ивана Голышева о том, какая фольга использовалась при создании окладов в конце 19 века: «белая, серебристая, жёлтая, золотистая, малиновая, зелёная, цветная, с вытесненными на ней цветами и травами». Бабушка моя работала с более прозаичным материалом — алюминиевой фольгой, которой закупоривали бутылки с молоком. Она была достаточно прочной, чтобы выдержать обработку, и достаточно гибкой, чтобы принимать и сохранять желаемую форму. Каждый раз, когда у нас заканчивался материал, бабушка говорила: «Видимо, всё…», — но снова и снова чудом находились люди, которые приносили фольгу, и работа продолжалась.

— А инструменты?

— Большую часть инструментов дедушка придумал сам. Шестерёнка от часов, вращающаяся на специальном креплении, прокладывает пунктирную линию нужной глубины. Шариком от подшипника с приваренной ручкой можно сделать объёмные гроздья винограда, а с помощью трубочек разного диаметра с заострёнными краями высечь лепестки цветов.

Самые первые оклады представляли собой просто ровный отрезок фольги с нанесённым орнаментом. Позже появились ажурные детали, и в дело пошли резаки — инструменты с деревянной ручкой и лезвием, ножи для карандашей и хирургические скальпели. У меня есть и советский, и современный скальпель, лёгкий, похожий на складной нож. Кроме того, пользуюсь скульптурными стеками — они хорошо подошли для изображения складок на одежде. Старые стоматологические зонды оказались незаменимыми при наклеивании бисера и бусин. Как видите, инструментом может стать что угодно, даже обрезок трубы, который придаёт элементам выгнутую форму.

— Особый почерк вашей семьи — витиеватые, нарядные орнаменты. Эти узоры что-то означают? Как вы их придумываете?

— Конечно, существуют определённые традиции. К примеру, виноградную лозу чаще можно встретить в оформлении икон Спасителя как отсылку к Евангельским строкам. Мы стараемся учитывать такие моменты. Также обращаем внимание на орнаменты, которые использовал иконописец, чтобы не создавать диссонанс между образом и окладом. В чем-то опираемся на опыт предшественников.

Большую часть узоров, которыми я сейчас пользуюсь, рисовала ещё моя бабушка. Новые подсказывают книги по истории иконописи и орнамента, природа, окружающая действительность, будь то церковные купола или кружево брянских наличников.
Самое главное, все наши оклады — от начала и до конца ручная работа. Нет полностью одинаковых деталей, поэтому есть характер и душа.

Семейное волонтёрство

— Когда-то икона постоянно сопровождала человека: ею благословляли на брак, брали с собой в путь, передавали из поколения в поколение. Сегодня, несмотря на перемены в нашей жизни, как и века назад, многие люди стремятся сохранить старинные семейные образа. В чем главная причина?

— Всё зависит от людей, от семьи. Кто-то бережёт икону как предмет, который был дорог родителям как память о близких, как часть истории рода. Одна женщина принесла образ, почти полностью изъеденный древоточцами, закопанный её родственниками в песке и благодаря этому чудом переживший войну. Кто-то, помимо семейной темы, чувствует в иконе благодать, подходит к ней с искренней верой, раскрывает сердце, высказывает свои просьбы, горести и радости. Сколько всего впитывает образ за свою долгую жизнь… Неслучайно старинные иконы называют намоленными.

— Я знаю, что оформленные вашей семьей иконы есть не только в частных домах, но и в храмах города Почепа и Брянской области, а также в Курской области и Красноярском крае. Как ваша семья начала помогать церквям?

— Бабушка ходила на службы в Воскресенский собор, который открылся в 1990 году после долгих лет запустения. Там помогали по силам. Потом перебрались в церковь во имя преподобного Антония Римлянина. Она пустовала несколько десятилетий. Возобновлять работу храма пришлось молодому приезжему священнику — отцу Ростиславу Козаку. Чтобы украсить пустующий храм, люди несли семейные иконы, которые, конечно, находились в разном состоянии. Работы было много. Дедушка хорошо чувствовал дерево и, помимо рам для икон, сделал на токарном станке большие напольные подсвечники. Такие же потом он выточил для храма Казанской иконы Божией Матери на своей малой родине — в селе Андросово Курской области. Далее был перевод отца Ростислава в Ильинский храм. И все повторилось.

Материалами иногда помогали местные предприниматели: дерево, стекло, оргалит — это всё в целом выходило недёшево. Но, по большей части, в ход шёл свой материал, закупали что-то на деньги с пенсий. При этом за работу ничего не брали.

— Расскажите про самую ценную для вас икону, с которой пришлось работать?

— Это икона моей прабабушки «Архангел Гавриил и великомученица Параскева Пятница». Обычно их не изображают вместе, но случается, что для конкретной семьи иконописца просят разместить на доске несколько образов. Сложно было подойти к иконе. «Одежда» из фольги не сохранилась, а под ней не было ничего, кроме ликов и лёгких контуров. Тогда ризы пришлось заказывать у другого мастера, сейчас справляюсь сама. Чтобы научиться этому, брала уроки у профессионального художника Ирины Грабор.

— Что для вас лично в этом ремесле самое большое удовольствие?

— Гармония. Я росла в почепском Воскресенском соборе. Это жемчужина! Проект храма, по одной версии, разработал Ринальди, по другой — Валлен-Деламот. Двухъярусный иконостас выполнен по рисунку Растрелли. Тонкое переплетение яркого барокко и сдержанного классицизма. Мы ходили туда детьми и впитывали эти формы, узоры, завитки. Учились чувствовать. Знаете, когда видишь на контрасте с этой торжественной красотой что-то поломанное или грязное, хочется навести порядок, восстановить гармонию.

Когда бабушка уходила, я пообещала, что завершу то, что она начала. До сих пор доделываю. Эта работа греет душу. Когда видишь, как люди, стоя у икон, находят утешение, внутренний покой — это очень поддерживает. В нашем мире и так слишком много сложного, страшного, поломанного. И если есть возможность хоть где-то навести порядок, сделать красиво, я буду продолжать этим заниматься.