«Предложение» Брянску: смотреть, нельзя отказывать!

— Репетиции спектакля «Чехов. Медведь. Предложение» длились месяц. Пётр, расскажите, как удаётся создать безупречную работу за короткое время.

— Репетиции — это вершина айсберга. Того же «Чехова» мы с командой начали готовить за полгода до премьеры. Театр кукол во многом похож на кино. А кино — технология дорогостоящая, здесь время — деньги. Фильм сначала придумывают, рисуют «комикс», как подсказку для главного оператора и режиссёра-постановщика. И в соответствии с этим чётким планом идёт работа. В театре кукол так же: художник вместе с режиссёром сначала спектакль рисуют. Кстати, даже куклы в Брянск приехали с нами.

В случае с новым спектаклем точкой отсчёта было предложение от театра — поставить Чехова. В моём послужном списке к этому моменту были уже «Каштанка» и спектакль по серии рассказов. Я не хотел опять погружаться в рассказы, хотел взяться за драматургию, но не за высокую — пятиактные комедии и трагедии, а выбрал шутки, водевили. С таким Чеховым я ещё не сталкивался.

«Чехов» нарисовался

— Как дальше строится работа над спектаклем?

— Начинается всё с разговора с художником. Художник просит своими словами рассказать историю. Сюжет знают все, важно, чтобы режиссёр показал, как он его видит. Дальше начинается поиск — с карандашом — рисуется спектакль. «Чехов» вырисовывался достаточно быстро. Начинается работа с композитором.
Мне хотелось приблизить постановку к жанру водевиля, поэтому потребовалось добавить несколько песен: я написал слова, композитор Николай Морозов — музыку.

— Получается, песни в «Чехове» — авторские, написанные специально для нашего театра? Многие ли театры, с которыми сотрудничаете, могут этим похвастаться?

— Это не первый опыт. У меня порядка 30 пьес-инсценировок написано, некоторые — в стихах. Я люблю, когда в театре много театра, когда артист может всеми гранями своего таланта поворачиваться в сторону публики. Если есть поющие или те, кто играет на музыкальных инструментах, — это надо использовать. В брянском театре поющие артистки. Сразу по приезде я посетил «Субботу по-взрослому» — посмотрел «Однажды в Бадахосе» и также обратил внимание на достаточно скрупулёзную работу с куклами. Порадовался, что не будет с этим проблем в моих репетициях, хоть в «Чехове» и система кукол другая.

— В чём особенность системы кукол в новом спектакле и почему это важно?

— Это штоковая марионетка. Штоки — проволока, с помощью которой актёр сверху управляет куклой. Приходится испытывать достаточно серьёзную физическую нагрузку, держа руки прямо на уровне плеч, — считай, час нужно провести в таком напряжении.

— Кому тяжелее всего из артистов?

— Егору Краеву в «Медведе», потому что его герой, отставной кавалерист Смирнов, как пришёл в начале действия, так никуда не уходит. А во втором действии почти 50 минут на сцене Наталья Исаева и Владислав Ковалёв. Но никто не говорил, что это лёгкая профессия! Актёры готовятся, в том числе и физически, — учатся мастерству кукловождения.

Но если всё же говорить о системе кукол, в этом целая философия. Есть куклы, которые управляются снизу, есть — сверху. Если на сцене разговор ведётся о человеке и он своими устремлениями живёт не низменно, а тянется вверх, то и система управления должна быть такая же. Почему петрушечная комедия не может быть возвышенной? У Петрушки одна дорога — провалиться в ад. Туда его традиционно утаскивает либо собака, либо нечисть. А ещё управление снизу подразумевает определённую эстетику: и речевую, и действенную — поэтому Петрушка всех дубасит, нецензурно выражается. А марионетка стремится улететь наверх.

Трое в театре

— Над спектаклем работали два лауреата «Золотой маски» — вы и художник Алевтина Торик, известный театральный композитор Николай Морозов. Расскажите, как формировалась ваша творческая команда.

— С художником мы учились параллельно в Санкт-Петербургской государственной академии театрального искусства: я выпускник актёрского отделения, к режиссуре пришёл чуть позже. С Алевтиной Торик мы вместе работали в одном частном театре марионеток — пересекались в мастерских и по-человечески подружились, потом наши пути на какое-то время разошлись. А когда мне потребовался художник, я отправился к Алевтине — с большими сомнениями, что она согласится, потому что она на тот момент была состоявшийся профессионал, обладатель «Золотой маски», известный человек в Большом театре кукол и театре «Потудань»…

— И чем убедили?

— Когда-то Алевтина услышала от своего педагога, что хороший режиссёр может рассказать спектакль за несколько минут. Она мне такой экзамен провела! Встретила меня вопросом: «Ты режиссёр, что ли? Ну, давай заходи, попробуем поговорить». Это был 2009 год, спектакль «Рождественская история» — реплика традиционного вертепного представления.

С композитором было приблизительно так же. Николай Морозов — мой педагог по ансамблевому пению. Когда я взялся за работу над «Маленькими трагедиями» Пушкина, в «Пире во время чумы» нельзя было не обойтись без песни Мери и Вальсингама — понадобилась авторская музыка. Естественно, это должно быть очень хорошо: есть музыка Шнитке, написанная для знаменитого фильма, — сравнения неизбежны. Делать хуже нельзя, а лучше, по моему представлению, мог только один человек — мой педагог. Я так же пришёл, выпил кофе, он говорит: «Ну, давай рассказывай», — и так же я видел эту ироничную ухмылку. А потом выложил эскизную разработку, свой сценарный план, и очень быстро лицо поменялось. «Давай, — говорит, — попробуем». И пошло-поехало. За эти годы в нашей команде из трёх человек сложилась атмосфера доверия: мы не контролируем друг друга, не тратим время на выяснение взаимоотношений и изначально говорим на одном языке.

Суперклассика!

— Вот вы сказали, что художнику нужна пара минут, чтобы понять, какой будет спектакль. А зрителю? Как удержать внимание с первых секунд?

— Здесь времени потребуется больше. Главное — чтобы, когда открывается занавес, уже было интересно! Чтобы хотелось смотреть. И пока человек смотрит на красоту, созданную художником, зацепить его ещё драматической составляющей. Чтобы интерес не угасал как можно дольше.

Я до сих пор не разобрался, читают ли сегодняшние подростки. Но выбрал подход по-взрослому: не делаем уступок, чтобы заинтересовать школьников модными приёмами, современными технологиями. В произведении мы пытаемся как можно больше сохранить от автора.

— Вот у вас на сцене ветки из буфетов торчат — не по классике!

— Как раз наоборот: Чехов окружён клише и штампами. Во многих постановках — сухие ветки и «дачная» расстекловка. А всё потому, что многие герои живут за городом и режиссёры так показывают чеховскую тоску. Мы идём по тому же пути, только добавляем немного иронии. Хотите Чехова? Вот он вам! Суперклассический. И только будут не люди, а куклы.

— А какой он, ваш Чехов?

— Величайший гуманист! И в своих деяниях. Нет, прежде всего в деяниях.

— А кроме чеховского признания ценности человека какие ещё есть неоспоримые причины для зрителей посмотреть этот спектакль?

— У всякого человека своя причина. Брянский театр пытается изо всех сил привлечь взрослую аудиторию и в который раз сломать клише, что театр кукол равно театр для детей. А ведь изначально это театр не для детей, это очень серьёзный театр! Давайте уже, в конце концов, отбросим эти пустые разговоры и отнесёмся к театру кукол иначе: вы только попробуйте, и, может, вам понравится.

Да, вы не увидите на сцене медийных звёзд, артистов кино, но увидите другой принцип, другой театр, другое ощущение. Потому что кукла зачастую честнее человека! Кукла — образ, созданный художником. И чем более условна кукла, тем больше остаётся возможности для фантазии у зрителя. Можно погрузиться в некий транс и постигнуть суть. А театр кукол — это театр сути.

Человек-театр

— Вы следите за судьбой своих спектаклей?

— Я не успеваю следить за всем, это невозможно. Это нужно отбросить все свои дела.

— Но репосты в соцсетях об успехах некоторых спектаклей всё-таки публикуете…

— Это скорее случайность и настроение. В таких случаях я вспоминаю анекдот про подводную лодку. Достались американцам чертежи суперсовременной российской подлодки. Они их разложили, всё просчитали, собрали — получился паровоз. Разобрали, пересобрали — снова паровоз! Пришлось выкрасть русского инженера. Оставили его с чертежами, через некоторое время открывают цех — там подводная лодка. В изумлении спрашивают: «Как так получилось?!» На что инженер отвечает: «Так в инструкции же написано: «После сборки доработать напильником».

Выпуская каждый спектакль, мы хотим «собрать» подводную лодку, но для начала на сцену выпускается паровоз. А потом напильником работает и время, и зрительское внимание.

— Какой он для вас, день премьеры?

— Английский режиссёр Питер Брук говорил, что премьера — это недоразумение. В какой-то мере я с ним согласен. Нельзя судить окончательно по премьере. Потому что премьера вообще сложный день. Преодолеть волнение даже профессионалу, который выходит на сцену много лет, порой не так просто.
Я переживаю очень! Проще иногда играть, чем смотреть, потому что я переживаю неудачи с каждым артистом. Там каждый сам за себя, а я за всех четверых. И если публика не видит какие-то шероховатости — я вижу всё. Для меня это больно. И первые зрительские реакции, и как в зале загораются экраны телефонов…
Самый лучший итог — когда есть принятие публикой, а артисты довольны после премьеры — это очень хорошо. Так бывает не всегда, но, без ложной скромности скажу, зачастую.

— Вы ведь до сих пор продолжаете играть в театре…

— В Петербурге в двух театрах — совсем немного, тем не менее. В спектакле «Покаяние и прощение» по двум повестям Белкина — «Станционный смотритель» и «Метель» у меня роли: Иван Петрович Белкин, ротмистр Минский, Бурмин, а также роль в постановке «Холстомер» — в Большом театре кукол. А ещё две — в театре «За Чёрной речкой».

— Играющий тренер!

— Я давно для себя нашёл другое сравнение… Когда я работал в театре эстрады, общался с цирковыми людьми, артистами оригинального жанра, понял: вот она, вершина профессии! Когда человек действительно не имеет возможности соврать самому себе и публике. Акробат, жонглёр, дрессировщик не имеют права на ошибку: недоработку всегда видно. Я встречал людей, которые переходят в жанр камеди в цирке из других профессий. Например, жонглёр не может, как раньше, кидать 12 шаров, а выходить с меньшим количеством — уже не то. И он перевоплощается в клоуна, берёт свои 8 шаров, но делает это смешно. Хороший клоун — это тот, который умеет делать многое. Высшая каста — ковёрные клоуны, которым доверяют провести всё цирковое представление, заполнить паузы между номерами. Для меня это эталон в профессии. Режиссёр — тот самый ковёрный клон. Он должен понимать все составляющие, из чего создаётся театр, на всех этапах. Должен уметь со всеми разговаривать на их профессиональном языке.

— И всё-таки внутренне как вы себя чаще определяете — актёр, поэт, режиссёр?..

— …человек и пароход! В шутку — человек-театр. Чтобы у меня появился свой собственный театр нужно только время. Я могу сесть, наделать себе кукол, написать для них пьесу и самостоятельно сыграть.

— А к длительным командировкам можно привыкнуть?

— Есть грустный анекдот: «Звонок режиссёру: «Ты где?» — «Дома!» — «У тебя везде дом! Город какой?»

У меня вообще ощущение, что дом там, где чемодан. Иногда такая накатывает тоска! Моя супруга сейчас позволяет себе меня навещать в разных городах, все премьеры смотрит, старается совпадать со своей работой. И в Брянск тоже приехала. А недавно на Камчатке были…

— А есть уже новые спектакли в разработке?

— Да, работаем над следующим, и не одним. У нас — как в том мультфильме: одну ягодку беру, третью примечаю, четвёртая мерещится.

— Брянску останется ваш «Чехов», а что запомнится вам за тот месяц, который провели в городе? Что останется в сердце?

— А вот это проверим! Надо уехать, чтобы понять, что осталось в сердце. Ценнее всего — человеческое общение, когда среди людей находишь очередного человека, который остаётся с тобой на время вперёд. Благодаря моей работе у меня друзья по всей стране.

В ТЕМУ!

Композитор спектакля «Чехов. Медведь. Предложение» Николай Морозов — участник, организатор и лауреат ряда композиторских, театральных и кинофестивалей, преподавал в Академии театрального искусства, Санкт-Петербургской консерватории им. Н. А. Римского-Корсакова, 15 лет был заведующим музыкальной частью Академического Большого драматического театра им.  Г. А. Товстоногова, автор музыки для более чем 100 спектаклей.

— Мне посчастливилось работать с достойнейшими артистами, такими как Барбара Брыльска, Светлана Крючкова, Кирилл Лавров, Кахи Кавсадзе, Валерий Баринов, Нина Усатова… Даже имея большой опыт работы с театром, каждый раз, когда приступаешь к новой работе, первая мысль — это испуг, что ты этого не сделаешь. Очевидно, природа ставит такие барьеры — ты либо преодолевай, либо не берись. И единственное, что всё время ищу, — ощущение вкуса. Если этот вкус поймал — всё! Успокаиваешься — значит, настроился на какую-то волну. Что касается «Чехова» — тут, конечно же, вдохновляет драматургия. Всегда этого автора любил. У меня уже 6 спектаклей по Чехову есть, и они все разные, начиная от сложных «Трёх сестёр». «Медведь» и «Предложение» — всем известная классика. Тем более они экранизированы. Поэтому главная задумка была — сделать пару действующих номеров. Например, про собак — кто придёт на спектакль, тот поймёт! Мы старались сделать эти номера продолжением действия.

Посмотрел ради любопытства свои спектакли для театров кукол: у меня фактически нет проходных спектаклей. Некрасов есть, Лесков, Чехов, Гуркин — «Любовь и голуби», а мишуры нет. И более того, мы выкручиваемся очень весело! С Петром делали «Муху-Цокотуху». В театре её назвали «микрооперетта». Но это не совсем так, скорее — музыкальный спектакль. Мы в нём не оставили ни одного слова, только музыка. Выпускали в Челябинске, Петрозаводске и Мурманске. Ушла в народ!

Сюрпризы для брянского зрителя? Я надеюсь, что первый сюрприз — я терпеть не могу примитивную электронную музыку. Физически её избегаю. Стараюсь по возможности работать с живыми инструментами. Человек грамотный оценит и драматургическую сторону: как развиваются темы, как они воздействуют на спектакль. Воспитание зрителя от этого и идёт: если мы даём продукт определённого уровня, то зритель к этому уровню привыкает. В этом отношении нельзя останавливаться никому, в том числе и театру, всегда надо брать выше — и мастерством, и попыткой сделать что-то интересное.