Галина Акимовна Балихина: «Я задержала диверсанта и спасла горючее»

Родилась я в большой деревенской семье. Старшие мои братья служили в армии, сестра замужем, я одна из младших. А всего было семеро детей. Жили в маленьком посёлке в Харьковской области. Мама и папа работали в колхозе. В тридцатые годы был сильный голод и эпидемия тифа. Родители наши умерли. Приехал старший брат, собрал нас четверых, маленьких, и отвёз в детский дом в Краснограде. Там я и пошла в школу.

* * *

В детском доме жила до 16 лет, успела окончить восемь классов. К нам очень хорошо относились — и воспитатели, и директор. Жалели нас, не давали обижать старшим.

В детдоме я стала заниматься спортом, разными видами, но особенно полюбила прыжки в воду. Хорошо помню, как в 12 лет прыгнула в реку с трёхметрового моста и получила ­медаль. А ещё летом выезжали в лес, жили подолгу в палатках, собирали шишки, чтобы разжечь костёр и приготовить обед. Оглядываясь назад, понимаю, что в детдоме было хорошо — счастливое было детство.

Сестра моя окончила медицинский техникум. А меня, как и других ребят, которым исполнилось шестнадцать лет, отвезли в Харьков и устроили работать на предприятие. В городе было много заводов, я попала на кожевенный. Четыре часа мы учились, четыре — работали. Запомнилось, как получили первый аванс и пошли в парк — танцевали, ели мороженое. За выходные потратили все деньги, с которыми совсем не умели обращаться. Есть нечего, до получки далеко, пришлось идти в профсоюз. Нас поругали, но денег на еду выдали. А мы торжественно обещали: больше двух мороженых не станем покупать!

* * *

За год работы мы с девчатами приоделись, купили себе туфельки на каблуках. И решили поехать в детдом, показаться, как мы наряжаемся. Как раз в мой день рождения. А тут началась война…

Родственников в Харькове у нас не было, мы решили всё-таки ехать в детдом. Пока добрались, и детдома уже нет — эвакуировали. Говорят: «Паспорта имеете, сами себя обеспечивайте». Кто-то подсказал занять квартиры жителей, которые спешно оставили город.

* * *

В сентябре 1941-го город оккупировали немецкие войска. Был назначен комендант, кругом полицаи. Мирным жителям запретили запираться в квартирах. Двери должны всегда оставаться открытыми. За малейшую провинность могли расстрелять или избить плётками. Наша соседка, тётя Маруся, раздобыла где-то грязную немецкую шинель, хотела сшить из неё одежду своим детям. Немцы поймали её. Наказание — 50 плёток по голому телу. Избитую женщину бросили в сарай, заперли и будто бы забыли. Мы ночью сломали замок и спасли её.

* * *

А потом начались сильные бомбёжки: наши выгоняли фашистов из города. Мы перебрались в подвал. Там прятались и учителя из нашей школы, и невестка — жена брата с пятью детьми. На всех был мешок муки и фляга подсолнечного масла. Я бегала домой варить баланду. Рецепт нехитрый: наливала в 10-литровую кастрюлю воды, засыпала пару жменей муки, ложку масла и немного подсолнечного жмыха. Так сытнее выходило. Грела воду на углях. Чтобы взять уголь, нужно было идти к немцам. А я ростом маленькая, всего метр пятьдесят пять, худенькая. Немец спросит: киндер, мол, сколько тебе лет? Покажу на пальцах — двенадцать. Не будет же он с ребёнком воевать! Этим и пользовалась. Я в войну быстро повзрослела и ничего не боялась. Так и кормила всех, кто был в подвале, до освобождения города.

* * *

Был, правда, случай, когда чуть не погибла. В очередной раз побежала в нашу квартиру варить баланду. Вдруг бомбёжка! Четыре бомбы упали рядом: в один угол много­квартирного дома и в другой. А наша квартира посередине была — только двери и окна покосились. Я схватила ведро, кое-как вылезла и скорее в подвал. Но еду для всех принесла!

* * *

Немцы въезжали в город при полном параде, а убегали в одних кальсонах. Город сильно пострадал. Норма хлеба: 400 грамм рабочему, 100 грамм — детям. Почти сразу начала работать: то кирпичи носили, то разбирали завалы — что скажут, то и делали. Однажды, проходя мимо разрушенного магазина, на уцелевшей стене увидела вывеску, которая сообщала, что военкомат объявил набор женщин и девушек старше 18 лет. Я посоветовалась с невесткой, она сказала: «Ты молодая, иди…»

Отговаривали в военкомате, как только меня маленькую и худенькую увидели. Но я упросила. «Что ж, — сказал военком, — отчислят, я не виноват». Нас с другими девчатами повезли в Харьков, где располагался учебный полк.

* * *

Учили девушек и женщин как обычных солдат. Я и оружие чистить умею, и стрелять. Тяжелее всего давалась физподготовка, а всё из-за ботинок, которые поначалу выдали. У меня нога маленькая, а ботинки нашлись только сорокового размера. Даже портянки в несколько слоёв не помогали — вечером в казарме почти у всех девчонок были кровавые мозоли. Но вскоре нам всё-таки выдали форму — гимнастёрки, юбки и сапожки. А ещё, как и положено, винтовку, котелок, ложку.
Служила в охране аэродрома, была постовым. Однажды в 12 часов ночи заступила на пост — он находился на краю кукурузного поля. Мы знали, что на этом поле вкопаны цистерны с горючим для самолётов. Дежурство началось как обычно, но через несколько минут я увидела фигуру мужчины. Он быстро приближался. Стала приглядываться: форма зелёная, как у наших, но забеспокоилась всё же. Кричу:  «Стой, кто идёт?» Фигура продолжила движение. «Стой, стрелять буду!»

А нас учили, как ударять прикладом, как бить штыком, как стрелять. Надо было решаться. Я выстрелила в воздух с криком: «Ложись!» Он лёг. Я наставила на него свою винтовку и сообщила дежурным. Быстро приехали солдаты на машинах. Меня сняли с поста и отправили спать. Мужчину задержали. По всей видимости, это был диверсант, который намеревался поджечь горючее.

Я вернулась в казармы, почистила винтовку. На сон оставалось два часа. Утром вышли на построение. На плацу — весь учебный полк и командир полка. Выступил он, как обычно, и вдруг: «Младший сержант Литус, два шага вперёд!» Это моя девичья фамилия. По рядам побежал шёпот: «Куда нашу мелюзгу пошлют? Неужели на передовую?» Я разволновалась. Сделала шаг вперёд. И тут командир вручил мне медаль «За мужество и любовь к Отечеству».

* * *

После учебного полка я попала подо Львов в службу ПВО. У нас были мелкокалиберные пушки. Моё оружие — бинокль и слух. На дежурствах надо было обнаружить самолёт врага и оперативно о нём сообщить. Жили в землянках. Так и встретила Победу.

Как только война закончилась, демобилизовалась, уехала в Красноград. Там меня нашла старшая сестра Фрося. До войны она с мужем жила в Крыму. Муж её был командиром батальона, освобождал Кёнигсберг, остался служить в этом городе и перевёз свою семью. Нашли меня через родственников и прислали вызов. С этой бумажкой без денег в 1946 году я поехала в Калининград.

Нашла сестру. Поселилась у них в квартире — хорошей, богатой. Всё там было — и посуда, и мебель, даже одежда. Весной, когда обрабатывали землю, в огороде нашли закопанный ящик с фарфором. Сестра всё отмыла и убрала в шкаф: пусть дожидается своих хозяев.

* * *

После замужества я какое-то время всё ещё жила у сестры. С Павлом Дмитриевичем познакомилась на танцах. Он у нас герой! На фронт его забрали в 20 лет после освобождения Брянщины. Он родом из Жирятинского района. Освобождал Кёнигсберг, имел много наград. Мне понравился тем, что дисциплинированный, простой парень. Мы с ним одногодки.

Свадьбу сыграли скромную. Сестра приготовила праздничный ужин, позвали соседей, устроили танцы.

Муж был старшиной, работал с новобранцами. Солдаты его любили. Нам дали квартиру, родилась старшая дочка. Но Паша заболел, пришлось оставить службу, и мы переехали в Брянск. Муж работал на заводе «Литий» специалистом по пожарной части, я — в охране.
У нас родились две дочери. Я счастливый человек — дождалась праправнуков! У меня четверо внуков, семь правнуков, двое праправнуков — двух и шести лет.

Приходят каждые выходные мои любимые сорванцы-партизаны.

Всегда любила готовить. Фирменное блюдо самое простое — борщ. Внучки мои рано выходили на работу после рождения детей, и я присматривала за правнуками.
В прошлом году отметила своё столетие. Собралась вся семья. Всем людям я желаю мира и счастья! А секрет долголетия простой: работать, заниматься физкультурой и питаться правильно — и будете здоровы!