Юрий Егорович Галичев: «Я был участником последних боёв Второй мировой войны»

Родился я в 1927 году в деревне Новоскаковское Калужской области, недалеко от тех мест, где в давние времена происходило знаменитое стояние на реке Угре.  Отец мой был рабочим-кустарём, занимался изготовлением прялок. Прялка — сложная «машина», из рода в род передавалось это умение. Но так сложились обстоятельства, что местные органы власти стали облагать кустарей непосильным налогом, и отцу пришлось искать работу на фабрике. Так и переехали сначала в Рославль, а затем в Дубровский район. Поселились в деревне Карловка. Отец работал токарем на шпагатной фабрике, мать была домохозяйкой. У родителей было двое детей: мой старший брат, 1924 года рождения, и я.

* * *

Мне было четырнадцать лет, когда началась война. Хорошо помню, когда впервые увидел немцев. На дороге появилась танкетка и сделала оглушительный выстрел — очевидно, чтобы проверить, есть ли в деревне солдаты или партизаны. Ответного выстрела не случилось, и разведка дала добро остальным. Немецкие солдаты направлялись в Дубровку — на велосипедах, мотоциклах. Как будто где-то у себя в стране на прогулке! Это были передовые части. Мирное население, тем более в нашей небольшой деревеньке, они не трогали.

Но жизнь и без того стала непростая. Шпагатная фабрика не работала, а это было основным заработком, кормившим всю семью. Скота у нас не было, только небольшой участок, на котором выращивали картофель и другие овощи. У отца сохранились инструменты, и он снова стал чинить и мастерить прялки. Об этом быстро узнали жители окрестных деревень, и все они устремились к нам. За починку прялки рассчитывались продуктами, тем мы и жили какое-то время.

* * *

Передовые части ушли, в наши края пришли немецкие тыловики. По домам пошли квартирьеры — выбирать жильё для начальства. В деревенских хатах было очень скромное убранство: из мебели — деревянные лавки вдоль стены да огромный сундук, полы не мыли, а скоблили два раза в год перед большими праздниками. А у нас дома всё было «по-городскому», даже половики лежали. Поэтому и выбрали наш дом, чтобы подселить двух врачей. Готовил им ординарец. Он же стирал окровавленные бинты, которые врачи приносили домой, очевидно, после проведённых операций. Отцу пришлось прекратить свою деятельность, зато мы с братом осмелели — несколько раз воровали у немцев медикаменты, которые вскоре нам пригодились.

* * *

Это было в сорок втором году. Где-то в окрестностях шли бои, и недалеко от нашей деревни мы с братом наткнулись на машину. Два советских солдата, в том числе и водитель, были мертвы, а их начальник был ранен в ногу. Мы помогли ему спрятаться. По его просьбе спрятали знамя полка и закопали сейф с документами. Затем он научил нас, как слить бензин в машине, мы облили автомобиль горючим и подожгли. Это нужно было, чтобы немцев сбить со следов. И действительно, как только в небо поднялся столб дыма, явились два немецких солдата. Они нашли машину с обгоревшими трупами и, видимо, посчитали, что в живых не осталось никого. А тому начальнику мы ещё какое-то время приносили еду и медикаменты, которые стащили у немецких врачей. О дальнейшей судьбе этого человека и о том, кем он был, мне не известно.

* * *

Перед освобождением района от фашистов мы оказались в прифронтовой полосе. Запомнилась одна страшная ночь, когда немцы сожги в нашей деревне две избы, всех нас согнали в соседнюю деревню и с наступлением темноты и до рассвета не прекращались бои. К утру всё стихло, немцы отступили и после этого больше не возвращались. В районе восстановилась советская власть, стал действовать военкомат, и в 1943 году меня призвали в армию.

* * *

Запасной полк формировался недалеко от Воронежа. Жили мы в землянках, спали на нарах, сколоченных из жердей. Одна землянка — на всю роту, а это сотня человек. Обрядили нас в шинели. Занятия проводили с утра до вечера, при этом кормили скудно — 600 граммов хлеба и в основном овощи, вроде квашеной капусты. Порции казались нам большими, а всё равно было голодно — калорий не хватало. Через пару месяцев на такой «диете» стали солдатики худеть. Созвали комиссию врачей, и тех, у кого выпирали кости и рёбра, отправляли в «отдыхающую» команду. Я был маленький и худой, потому оказался в артиллерийской мастерской, где мы помогали разбирать и чистить орудия.

* * *

На восточный фронт нас отправили летом 1945 года. Путь занял больше двух недель — часто пропускали эшелоны с техникой, которую гнали с запада на войну с Японией. Обстановка была опасная — миллионная армия стояла у наших границ!

Я автоматчик, воевал на Забайкальском фронте, которым командовал маршал Малиновский. Впереди шли бронированные части, а затем только пехота. Под таким натиском японцы бросили белые флаги: они выходили из укрытий с автоматами и добровольно сдавались в плен. Советское военное руководство проявило к ним гуманность — пленных отправили в Читу, вырезать лес, погубленный короедом. Нашим делом было их сопроводить.

* * *

Война закончилась, однако предстояло послужить Родине  — срок демобилизации был далёк. Из Китая меня отправили в Хабаровск на карантин, а оттуда — в школу кавалерии, учиться на ветеринарного фельдшера. Помню, прибыли в расположение, а там койки застеленные, столовая с белыми скатертями, официантки тарелки приносят — первое, второе! Мы такой роскоши в жизни не видели.

Учился я на «отлично», и ко Дню Советской армии дали мне звание ефрейтора и лычки на погоны, а после блестящих выпускных экзаменов — звание сержанта и 10 дней отпуска без учёта дороги. Погостил в Жуковке, где родители купили жильё, — и обратно в кавалерийский полк, а там прослужил ещё два года.

* * *

Домой вернулся в звании старшего сержанта, поступил на работу  в дубровскую ветеринарную станцию, а затем — в созданный ветеринарный пункт. Зимой и летом на лошадке вместе с санитаром ездили из колхоза в колхоз: ветеринаров не хватало, и в моём ведении было сразу три хозяйства.

Года три так промотался, и пригласили меня на должность ветеринарного врача в колхоз (а позднее  — совхоз) «Дубровский», где я проработал до пенсии, и на заслуженный отдых уходил уже в качестве главного ветеринарного врача совхоза.

* * *

В Рековичи, где располагалась база колхоза, я приехал холостым и здесь встретил свою судьбу. Хотя встреча эта состоялась двумя годами ранее. Я работал в ветеринарном участке и приехал в Рековичи по вызову: что-то случилось с лошадью. Холодно было, зашёл погреться в контору. Внимание обратил на одну девушку: смуглую, чернобровую. Пошутил неудачно, мол, откуда, председатель, цыгане в вашем колхозе… А мне в ответ: «Да что ты, Юрий Егорович, это же наша, местная, Надя!»

К счастью для меня, Надежда Петровна на эту фразу не обиделась. И даже сама спустя два года «подстроила» первое свидание. Кто-то из девчат ей посоветовал соврать, что с домашней коровой неполадки, а до посёлка, где Надя жила, пешком нужно было идти пару километров. Пока шли, разговорились, друг другу понравились. Потом ещё раз без повода проводил и прямо спросил: «Не пора ли нам обзавестись семьями?» Она раскраснелась, замолчала, а я смело предложил выйти за меня замуж. Долго ждать не стали, назавтра расписались в сельском совете и только после этого рассказали о браке родным. Свадьбы у нас не было, сватов не посылали, приданого я за невесту не получил — все порядки нарушили, а счастливо прожили 61 год! Вырастили двоих детей. У нас четверо внуков, восемь правнуков. Надежды Петровны не стало в 2015 году…

* * *

За годы жизни я придумал собственную формулу долголетия. Первое  — это генетика. Моя мама прожила больше 90 лет, наградила меня крепким здоровьем и выносливым сердцем. Второе — никаких вредных привычек! Привычки должны быть полезные: больше времени проводить на свежем воздухе, физически трудиться, сельским жителям желательно иметь подворье, чтоб поддерживать себя в тонусе. Я в 90 лет ещё дрова пилил! И третье  — уметь радоваться жизни, какой бы трудной она ни была.