Анастасия Григорьевна Мареина: «В отряде я шила бурки для партизан»

Родилась 10 апреля 1928 года в деревне Заустье (сейчас это Дубровский район). У родителей была первенцем. До войны мама родила ещё двух детей — брата Толика и сестру Аллу.

Когда я была совсем маленькая, семья переехала в деревню Бочары, где председателем совхоза работал мамин дядя, Тимофей Фёдорович Илюшенко.

Деревенька выросла вместе с совхозом среди лесов, рядом протекала речка, вокруг деревья под три метра! Идеальное место, только комары летом заедали.

* * *

Дедушка Тимофей Фёдорович выделил нам хатку на окраине деревни. Со временем родители построили новый красивый дом на пригорке. Хорошо помню тот день, когда началась война. Вся деревенская молодёжь трудилась на сенокосе. На поле прибежали люди, сообщили страшную новость, и мы все разбежались по домам.

Помню и первую бомбёжку. Вместе с маленьким братом я шла по улице — и вдруг рёв самолёта. Толик испугался, стал проситься на ручки, а я его успокаивала. Говорила, показывая на самолёт: «Смотри, большая машина маленькие самолётики пускает». А это были авиационные бомбы! Последовало четыре взрыва. Правда, дома остались целы, бомбы упали рядом с деревней. В тот день погибла одна старуха, а в воронках, оставшихся после взрывов, образовались озёра, в которых мы, ребятня, летом купались. Может, и по сей день они есть — давно я не была в Бочарах.

* * *

Отец мой был участником финской войны. После тяжёлого ранения правая рука у него не работала, из-за чего его признали негодным к службе. Всей семьёй мы остались на оккупированной территории.

В первый год оккупации в совхозе уродилась очень хорошая рожь. Немцы прознали про урожай, прислали тридцать человек и пригнали молотилку на наши поля. Тётушка моя, Анна, уже была в партизанском отряде. Она наказала мне сообщать о любых происшествиях в деревне. Увидев немцев, я побежала искать тётю. В Бочарах её уже не было. Я знала, где находится отряд, и побежала к партизанам. Тётя отвела меня к командиру Фёдору Данченкову, я повторила свой рассказ о том, что немцы приехали молотить совхозную рожь. После этого я вернулась домой, а партизаны взяли пулемёт на ножках и поспешили другой дорогой, чтобы застать немцев врасплох. О том, что было дальше, мы узнали позднее от очевидцев. Дело было к полудню, немцы устроили перерыв — кто-то играл на гармошке, кто-то лежал на земле. Партизаны напали внезапно, немцы были убиты, лишь нескольким удалось улизнуть.

Рожь решено было поскорее убрать самим. На подмогу деревенским старикам пришли партизаны: смолотили зерно цепями, высушили и заполнили двенадцать закромов. Понимая, что фашисты могут узнать о наполненных закромах от предателей (такие тоже были в деревне), председатель передал отряду рожь из одиннадцати закромов и только один оставил в совхозе.

Зерно перевозили ночью на шести лошадях. В мешки урожай засыпали в полной темноте. В ту ночь я помогала партизанам вместе с младшими детьми Тимофея Фёдоровича: чтобы сохранить тайну, на «задание» позвали только своих. Вдобавок к зерну в отряд передали семь фляг мёда. В отряде был сын Тимофея Фёдоровича — Василий. Он уговаривал отца уйти с ними в лес. Председатель отказался, чтобы не подвергать опасности отряд и жителей деревни.

* * *

Про зерно прознал Тит, предатель. Через несколько дней на мотоциклах в деревню явились каратели. Согнали всех жителей в центр деревни и начали допрашивать Тимофея Фёдоровича, действительно ли он отдал рожь и мёд партизанам и правда ли, что его дети, сын и дочь, — в отряде. Председатель сознался во всём. Не выдал одного — где находится отряд. Деда расстреляли на глазах у всей деревни.

Тит злорадствовал. «Собаке собачья смерть», — сказал он. Люди плакали. Одна пожилая женщина услышала это и пригрозила, что самого предателя ждёт ещё более страшная участь. Тит бросился на неё, но, к счастью, толпа женщин защитила старушку.

Фашисты уехали. Председателя они разрешили похоронить. Тит прятался несколько недель дома, а когда жена затопила баню, вышел во двор — тут его поймали партизаны. Они всё это время следили за предателем. Тита расстреляли за кладбищем.

* * *

За нашим домом начинался лес. Почти сразу, как тётя Аня ушла в отряд, к нам стали наведываться партизаны. Иногда приносили раненых в нашу баню. Мне запомнился Костя, сибиряк. Как ни пытались его спасти, умер. Похоронили его в Бочарах.

Тётя приносила к нам домой мешками рваньё: изношенную одежду стирали и штопали. Маме помогали четыре женщины, все они были близкими знакомыми тёти Ани. Заглядывала в дом и предательница, Ирина. Женщины, разумеется, прятали вещи, принесённые из отряда, но та всё не унималась, расспрашивала, зачем собрались вместе. Женщины решили, что в деревне опасно и нужно перебраться в отряд.

* * *

В отряде мы пробыли до тех пор, пока партизаны не перебазировались в другое место. Чем занимались подростки в лагере? Помню, как с Витькой Дегтярёвым, моим ровесником, ножиком соскабливали с одежды вшей и «прожаривали» вещи над костром. Собирали золу, камни, которые потом закладывали в бочку, заливали кипятком и в этом варе стирали одежду. Наравне со взрослыми я обшивала партизанский отряд. Одной из моих обязанностей было распарывать шинели и делать из них бурки.

В отряд мы попали в голодное время. Порой приходилось питаться мясом больных лошадей. Да и сами лошадки — кожа да кости.

Когда партизаны ушли в другое место, отец посадил всю семью на телегу и повёз в деревню, где жила его сестра. В Бочары мы не могли вернуться — немцы сожгли  деревню в наказание за помощь партизанам.

* * *

У тёти была маленькая хатка и четверо детей. Муж её погиб на финской войне. Жили в тесноте, да не в обиде. Тётя тоже помогала партизанам. Однажды семеро ребят из отряда ночью возвращались из Пеклино, где были на задании. Лошадей предусмотрительно привязали у одного двора, сами пешком с пулемётом пошли к тёте — погреться. Пришли они в два часа ночи. Пурга была страшная! Взрослые попросили меня выйти на улицу, покараулить, не видно ли фашистов. Мне не хотелось выходить на мороз, но я послушалась. Иду по улице, а возле партизанского обоза — немецкий патруль. К счастью, мне удалось незаметно вернуться домой, предупредить партизан — они ушли через задний двор.

Я поскорее забралась к другим детям на печь. И в этот момент началось самое страшное. В деревню прибыл отряд карателей, преследовавших партизан. Немцы стреляли по окнам, разбили стёкла. Вошли в дом, по свежему запаху табака поняли, что в доме кто-то был. Начали обыскивать. Один из немцев схватил меня за ногу и с силой стащил с печки вниз. Я ударилась головой о железные крючки, вбитые в стену, и разорвала себе нос — шрам остался на всю жизнь.  

* * *

Папу, как единственного мужчину в доме, немцы избили и увезли в штаб. От смерти его спасла сестра. Она взяла с собой всех детей, по­ехала к немцам — плакала, умоляла отпустить брата. Ей удалось убедить фашистов, что он с детства будто бы дурачок, непутёвый — руку на молотилке повредил. Какие тут партизаны?! Ревела в голос. Тёте поверили, папу отпустили.

После того случая мы до лета скитались по разным деревням. В одной из деревень перед отступлением немцы собрали всё население и пешком повели в Дубровку. Я шла босиком и жалела, что не успела захватить из дома брезентовые ботинки… 41-го размера. Родителям удалось справить мне такую обувь. Носила я ботинки, подложив в них тряпки. Хотела выбежать из строя, но увидела, как немец повернул автомат в мою сторону, да и мама вскрикнула: «Не смей! Убьют!»

* * *

В Дубровке запомнился эпизод, когда нас поселили на ночь в огромном ангаре с бетонными полами, а на ужин принесли суп с чёрной, в шелухе, крупой. В жижу добавили консервы, потому пахло вкусно. Я быстро съела почти весь суп и на дне плошки нашла кусочки битого стекла. До сих пор думаю: неужели специально набили, чтобы людям навредить?

Наутро погнали в баню, накормили, погрузили в эшелоны и угнали кого куда. Отца — на лесоповал, молодёжь — дальше в Германию. Женщин и детей доставили в трудовой лагерь в Восточной Пруссии. Там я пробыла до освобождения советскими войсками.

* * *

Вернулись мы на пожарище. Стали землянки копать. Есть нечего, надеть нечего. Ёжик на глаза не попадайся — всех ёжиков поели. А потом потихоньку жизнь начала налаживаться.

Я работала в колхозе, вышла замуж, родила троих детей. В течение 32 лет была смотрителем музея партизанской славы в Бочарах. Музей наш особенный — даже шторы в нём были пошиты на настоящей партизанской швейной машине! Часто собирались в музее партизаны. Приезжал и комиссар клетнянской бригады Илья Кузьмич Гайдуков, и командир Фёдор Семёнович Данченков. Давно уже некому собираться в нашей «партизанской столице»…  

* * *

В этом году мне исполнилось 97 лет. В чём мой секрет долголетия? Много работать, быть жизнерадостной! Я всегда петь и плясать любила! Нечего надеть и обуть, а я пляшу. Но самое главное — быть простым и незлым человеком.